Невероятный М
Шрифт:
– Никогда не встречал людей, способных читать мысли. Чем Вы занимаетесь?
Я действительно был удивлен и немного сбит с толку. Розамунд, напротив, излучала уверенность и спокойствие. Она, редко и неспешно моргая, смотрела мне в глаза своими огромными темными…Что за мальчишеские мысли?
– Я психотерапевт, – коротко сообщила она.
– Я слышал, ирландцы не поддаются психоанализу.
– Да, распространенное мнение, хотя моя работа – немного по другой части. Тем не менее, они искренне пытаются себя в этом переубедить.
– Не легко, наверное?
– О, еще как, – улыбнулась
– Ах, да. Я художник. Точнее, оформитель или иллюстратор, как будет угодно. В общем, картин давно не пишу.
– Это очень интересно, – ее голос излучал живой интерес. – Я могла где-то видеть Ваши работы?
– Нет, не думаю. У меня было несколько неплохих полотен, когда я жил в Нью-Йорке, и они разошлись по частным коллекциям. Звучит красиво, но на самом деле они, скорее всего, украшают подсобные помещения.
– Жаль. Насчет схемы…я могу взять ее у Вас на некоторое время?
– Можете взять ее хоть прямо сейчас, она висит на стене, в холле.
Розамунд, немного помедлив и поморгав, уже чаще, все с тем же интересом и некоторым недоумением, ушла в холл. У меня на стене, в рамке под стеклом, действительно висела схема электропроводки. Я вручную скопировал ее с настоящей схемы, просто от нечего делать, добавил обрамление с завитками, искусственно состарил бумагу и вставил в рамку. Схема, имеющая исключительно утилитарное назначение, выглядела завораживающе.
– Ого, это Вы сделали? – Розамунд вошла в кухню со схемой в руках. – Похоже на послание внеземного разума.
– Вы проверяете, не сумасшедший ли я? – попытался я пошутить.
Розамунд широко улыбнулась, от уха до уха. Вот уж не думал, что человек ее профессии может так спокойно и искренне улыбаться.
– О, нет, люди мне сами об этом рассказывают. Все эти схемы…я ничего не смыслю в электрике, они действительно кажутся мне внеземными посланиями.
– Не беспокойтесь, я все объясню. Но только за чашечкой кофе, он почти готов.
Розамунд оказалась прекрасным собеседником. Может быть, она и не разбиралась в схемах, но была умна и, в силу ли природной проницательности или профессии, была тактична и очень точна в своих суждениях.
Я был очень увлечен беседой, но все это время меня не отпускали мысли о Робин и нашем предстоящем разговоре. Я решил предпринять отчаянный шаг, рискуя, однако, навсегда испортить отношения со своей новой знакомой.
– Послушайте, Розамунд, я хотел бы кое-о чем с Вами поговорить, если Вы никуда не спешите.
– Что ж, давайте выясним, о чем, а потом посмотрим, спешу я или нет.
– Думаю, Вас часто донимают подобными разговорами…он касается Вашей профессиональной деятельности.
– О, ясно. В таком случае я спешу, но вот моя визитка, можете записаться на прием, – ее голос изменился на полтона. На полтона раздражения и разочарования.
– Нет-нет, речь не обо мне.
– То есть?
И я рассказал ей о Робин.
– Вы не знаете ничего о ее жизни, возможно, паниковать рано. Но, полагаю, вам стоит поговорить, – Розамунд немного оттаяла после моего рассказа. – Расспросите ее, а потом пригласите меня на чашечку кофе. А я верну Вам схему.
– У Вас ко всему деловой подход?
– Да, так проще. Раньше меня не просили о заочных консультациях, так что мои выводы могут быть не вполне объективными.
– Тогда, может быть, Вам поговорить с ней лично? Она приходит по пятницам в восемь. Я могу не рассказывать ей, чем Вы занимаетесь.
– Думаю, это неэтично. Я понимаю, что у Вас самые благие намерения, не обижайтесь. Все же для начала Вам стоит с ней поговорить, возможно, моя помощь и не потребуется.
– Спасибо вам, Розамунд.
– Это Вам спасибо, за схему и за кофе. И за украшение моего жилища, пусть и временное, – она кивнула в сторону моего творения, имеющего сомнительную художественную ценность.
Розамунд ушла. Оказывается, мы проговорили два часа. Это был самый счастливый день моей жизни в Дублине.
***
Снова утро? Серьезно, опять? Я была ему не рада, я хотела бы, чтобы оно никогда не наступило, чтобы мне не пришлось просыпаться и вспоминать вчерашний день. Мне не удалось удержать себя в руках. У миссис Уиклоу было принято единственно верное решение – остановиться, то есть успокоиться, дать себе передышку, но вместо этого остаток дня я только и делала, что игнорировала свое решение, а оно неотступно следовало за мной укоризненным призраком.
Из магазина я, ни на секунду не задумываясь, отправилась на ближайшую станцию и разочаровывающе скоро оказалась в продуваемом всеми ветрами Хоуте. В любую погоду, в любое время года он оставался моим любимым местом на этой планете. Конечно, я не была во многих замечательных местах и, тем более – на других, чудесных планетах, но в Хоуте была уверена. Он всегда будет лучшим.
Наши чувства не всегда бывают взаимными. Сегодня в Хоуте было холодно, холодно настолько, что организм онемел и не в силах оказался даже дрожать. Лил дождь, временами превращаясь в глухую стену. Меня это не беспокоило: я шла вперед, самым длинным пешеходным маршрутом. Ветер нападал, как дикое животное, и стремился во что бы то ни стало сбросить меня в море. Я хотела переждать дождь в одной давно примеченной мной пещерке на пляже, но место было занято: кто-то дремал там в спальном мешке, не беспокоясь о накатывающих на рыжий песок волнах. По обыкновению, если я могу кого-то не тревожить – я этого кого-то не тревожу. Не всегда удобно, но от этого всегда становится чуточку спокойнее.
Спустя пару часов (а, возможно, все четыре или пять – я потеряла счет времени) я вернулась туда, откуда пришла: сырая, замерзшая, с обветренным лицом и руками. Щеки и губы горели и пульсировали, я надеялась только, что внешне все было не так ужасно. Я осторожно потрогала волосы – они были мокрыми, холодными и жесткими.
Снова станция, снова электричка, и я почти дома. Только я до него так и не дошла. Вспомнив, почему так получилось, я похолодела от ужаса. Первым делом обшарила кровать вокруг себя – никого. Прислушалась – ни из ванной, ни с кухни не доносилось ни звука. Я вскочила и принялась обыскивать каждый угол, заглянула под кровать, на балкон и в мусорное ведро, и еще раз на балкон, но, кроме меня, в квартире никого не было.