Невероятный М
Шрифт:
– Так что же привело тебя сюда, дорогая?
Робин дернулась, словно успела позабыть, зачем пришла.
– Да. Я не ненормальная и не преследую Вас, не подумайте. Так получилось, что несколько раз…то есть, почти каждый день после того, как Вы купили эту квартиру, я прогуливалась под Вашими окнами. Я заметила, что Вы никогда вечерами не зажигаете свет в маленькой спальне на втором этаже, – она покраснела, как редис.
– И подолгу ты прогуливаешься под этими окнами?
Робин долго, не моргая, смотрела мне в глаза. Я боялся, что она сейчас расплачется – нет ничего непонятнее рыдающей
– Подолгу, – сообщила она. – И я пришла, чтобы спросить: заняли ли Вы уже эту комнату.
– Ты хочешь снять комнату здесь? – не понял я.
– Нет, не совсем, но если понадобится, то да. Я хотела бы попросить Вас позволить мне иногда приходить сюда и проводить некоторое время в той комнате. Можете расценивать это как аренду, как угодно, но мне очень это нужно.
Я не знал, что ответить. Я попытался оценить странность возможного положения вещей, но, как ни крутил, странности не обнаружил.
– Тебе очень тяжело расстаться с этим местом?
Она ничего не ответила, только медленно моргнула. Это было и так ясно, а я полез с глупыми вопросами. Повисло молчание, одно из самых тягостных в моей жизни.
– Думаю, ты можешь приходить сюда иногда. Я не занял твою комнату, и пока там все остается таким, каким было при тебе. Ни о какой аренде и речи быть не может. Можешь начать хоть сегодня.
– Тогда по пятницам, в восемь?
– Да, Робин, по пятницам, в восемь. Буду рад тебя видеть.
– Спасибо, огромное спасибо, мистер Махоуни! Можно, я пойду?
Я кивнул. Робин сорвалась с места и в несколько широких шагов добралась до своей комнаты.
Она не стала рассыпаться в благодарностях, предлагать деньги или помощь по дому: как знала, что это поставит меня в неудобное положение. Не тем, что будет проводить время у меня в доме, а именно благодарностями и всяческими предложениями. Во-первых, я ничего особенного не сделал, во-вторых, если и сделал, то это помощь, а помощь – не товар.
Так началось наше странное взаимодействие, продолжающееся до сих пор. Робин приходит каждую пятницу. Иногда мы разговариваем, иногда она приносит кексы. В те дни, когда она задерживается до утра, я нахожу на столе завтрак. Увидев это впервые, проплакал добрый час. Я был один – от того, что слишком поздно вспомнил, как нужны близкие люди. И мне очень давно никто не готовил завтраки, вот уже лет пятьдесят.
***
Майк не уследил за своим длинным языком и проболтался, что знает ту девушку. Её звали Робин.
Это все, что мне дозволено знать. Подговорить девушку познакомиться со мной и исчезнуть, кормить недомолвками, подогревая интерес, – в стиле Майка.
То, что она ушла, ничего не значило – я не мог и предположить, на что Майк готов пойти ради воплощения очередной своей гениальной затеи, и тем более не мог предположить, в чем на самом деле она заключалась.
Майк – один из тех людей, которые, узнав, что вы считаете его другом, а если вы хоть где-то обмолвились об этом, он точно узнает, – получают безлимитный доступ в вашу жизнь. Менее агрессивная, но более въедливая версия "Кабельщика".
Я понимаю, хоть и с неким ужасом, что Майк именно такой. При этом он гораздо лучше большинства друзей, которые у меня были. И, тем не менее, он бывает настолько несносным, что ставит свою тонкую шеенку под удар.
– Очевидно же, что ты попросил Робин познакомиться со мной, все сходится.
Майк полез в бутылку, походя затолкав в нее и меня.
– Так тебе не нужна моя помощь? – холодно спросил он.
– Мне просто не нужна помощь…в такой форме, от кого бы то ни было, – завелся я.
Молчание. Раздутые ноздри, презрительный взгляд, театральная поза – в этом весь Майк.
– Ты уверен? – медленно и угрожающе процедил он.
– Да, я уверен. Но это не значит, что мне не нужен друг. Я хочу общаться со своим другом, мне не нужно подсовывать кого-то еще, – объяснял я, со стыдом понимая, что попросту оправдываюсь вместо того, чтобы поставить Майка на место.
Майка мои слова только распалили.
– Давай я кое-что тебе расскажу. Ты утверждаешь, что не способен общаться с людьми, ты не можешь общаться с людьми, не хочешь общаться с людьми и бла-бла, что ты там обычно говоришь. Будь твоя воля, ты безвылазно сидел бы дома, не вступая в переговоры иначе как по почте. Я считаю это лицемерием, поэтому пытаюсь тебя растрясти, но, видимо, ты готов сидеть дома жалеть себя, пока не превратишься в растение. Я хочу помочь, но ты ведешь себя как идиот. Я – помогаю, ты – идиот.
Майк говорил непривычно жестко, яростно жестикулируя и непрестанно тыкая в меня пальцем, и я почти во всем был с ним согласен, кроме главного.
– А ты не задавался вопросом, нужно ли мне это? Что, если моя жизнь меня полностью устраивает? Даже не так: что, если только такая жизнь меня устраивает?
– Устраивает? Тогда скажи мне, что ты счастлив, и я со спокойным сердцем отвалю, – прибавил громкости Майк.
– Еще как счастлив! – огрызнулся я.
– Ты трус, чувак, а трусы не бывают счастливы. Ты носишься со своими страхами, думаешь о них днем и ночью, каждый день, без выходных и перерывов на обед. Это не только эгоизм, но и порядочное свинство по отношению к самому себе. Хочешь быть одиноким, злобным и несчастным? Валяй! А я умываю руки.
– Да что с тобой сегодня? Чего ты взъелся?!
Майк хотел что-то ответить, но только зарычал с досадой, которой хватило бы и на сотню, и, не глядя на меня, ушел.
Майк был зол на меня, остервенело зол. Должно быть, он действительно подговорил Робин со мной познакомиться, и то, что она ушла, могло значить одно: я отвратительно себя вел. Либо она сама подошла ко мне, но сбежала, и это могло значить одно: я отвратительно…
Я сел и надавил ладонями на глаза. Майк прав, тысячу раз прав. Я трус. Я столько себе обещаю, но сдаюсь, оказываясь за порогом квартиры. Стараюсь быть незаметным, не смотрю ни на кого, чтобы со мной было как можно меньше поводов заговорить. Я жалок и слаб. Но разве я делаю что-то плохое? Нет. Нежелание выходить из зоны комфорта не является тем, что заслуживает порицания. Я могу жить так, как хочу, я имею на это право. Но так ли на самом деле выглядит моя зона комфорта, так ли я хочу жить? У меня не было ответа. Я хотел, чтобы все было иначе, часами мечтал об этом, и, чем дольше мечтал, тем сильнее страшился.