Невероятный М
Шрифт:
Временами, ведя долгие разговоры ни с кем, я представляю, как мои мысли складываются в осязаемые строчки. Временами, когда это происходит, я понимаю, что любая моя мысль сопровождается множеством уточнений и еще большим множеством «но», вынесенными в скобки или даже в сноски. Временами это меня раздражает, и я начинаю рисовать таблицы, которые всегда оказываются слишком велики, чтобы долго держать их в голове.
– Аааааалллоооооо, – недовольно протянул Майк.
– Привет.
– Привет, детка.
– Это Робин, – зачем-то уточнила я.
– А это Майк, –
– Ты называешь меня "деткой", только если хочешь сообщить что-то неприятное или о чем-то попросить.
– Раньше это было так, но перед тобой новый Майк! Новый Майк решил называть тебя так всегда и не просить пожертвовать свою почку.
– Я скажу тебе, наверное, что против "детки".
– Так скажешь или нет?
– Я не хочу, чтобы ты меня так называл. Заявляю свое категорическое "нет".
– Окей, не буду. Что-то случилось?
– Вчера была вечеринка у Кевина…
– Здорово, как прошло?
– …и ты не пришел.
– А, это…у меня появилась срочная работенка, – после чуть более долгой паузы, чем положена человеку кристальной честности, сказал Майк.
– И многих ты туда пригласил?
– Не я, а Кевин.
– Но меня позвал ты, а не Кевин.
– А Кевин разрешил мне позвать парочку друзей.
– И ты…позвал кого-то кроме меня?
– Что я слышу? Это ревность?
Я проигнорировала выпад.
– Так что?
– Только тебя.
– Только?
Майк с минуту молчал.
– Майк?
– Только тебя и… еще одного своего приятеля, но его все равно пригласил бы Кевин, поэтому я ни в чем не виноват.
– И в чем же ты можешь быть виноват?
– Что ты имеешь в виду? Я уже сказал, что ни в чем не виноват. Ни-в-чем.
– И ты ничего не хочешь мне рассказать про этого своего приятеля?
– Да не особенно, но если ты настаиваешь, то расскажу. Что тебя интересует?
– Это ты просил его познакомиться со мной?
– Он познакомился с тобой!? Серьезно?
– Так просил или нет? – упиралась я.
– Вы сговорились?! Он спрашивал меня о том же!
– Да или нет, Майк?
– На подобные вопросы никогда нет однозначного ответа! Но, как пожелаешь: разумеется, нет! И, вообще-то, именно ты с ним заговорила, отчего ответ на твой вопрос был бы заранее известен, подумай ты чуть дольше. Стоит ли мне доверять ему, или ты сможешь изложить другую версию событий?
Майк начинал раздражаться.
– Нет, ответ мне не был бы известен. Я заговорила только из вежливости, потому что сидела слишком близко и он меня заметил, а он перешел черту!
– Какую черту, Робин? – устало спросил Майк.
– Черту личных разговоров.
– И о чем же таком он тебя спросил?
– Не спросил, а ответил. Я могла бы простить любопытство, но люди, откровенничающие с первыми встречными – это что-то невиданное. Только ты мог это устроить.
– Люди, откровенничающие с первым встречным – это совершенно нормальное явление. Я бы сам только тем и занимался! Если ты понимаешь, что никогда в жизни больше не увидишь этого человека, и что он ничего о тебе не знает, даже имени, чтобы распускать потом сплетни, ты расскажешь ему что угодно. И вообще, по-твоему, мне больше нечем заняться, как подрабатывать сводней? Ты меня огорчаешь, Робин.
– Себя я тоже огорчаю.
Я замолчала. Майк тоже.
– Прости, я запаниковала и раздула из ничего…
– Не бери в голову. Но, впредь, я настаиваю…да просто забей. Откуда паника, детка?
– Майк! – неожиданно пронзительно взвизгнула я.
– Робин! – издевательски взвизгнул он в ответ.
– Я что-то не то делаю.
– Что именно?
– Я не знаю. Надо подумать.
– Ты только не увлекайся и выходи иногда на связь.
– Хорошо.
– Надо сходить в кино, мне это всегда помогает.
– Пожалуй. То есть: тебе, пожалуй, помогает. Хочешь, чтобы я сходила с тобой?
– А у тебя нет выбора. Позже уточню время.
– Идет.
Майк издал пукающий звук и повесил трубку.
Да, я скисла, как недельное молоко, и теперь ощущала себя рыхлой массой. Поникли плечи, глаза прилипли к полу, словно гравитация стала куда сильнее, чем ей положено, сильнее настолько, что сегодня ни один самолет не покинет аэропорт. Но что же будет с теми самолетами, что сейчас в полете? Что я наделала?!
"Гравитация, бессердечная ты сука" – эта фраза всегда меня веселила, но сейчас я оказалась ей не по плечу. Глаза никуда больше не хотели смотреть. Опустились уголки рта, и все лицо следом за ними, превратив меня в бассет хаунда. Я могла рассмотреть только одно: знакомую дорожку, что вела к волшебной стране физической и моральной апатии. Апатии во всем, кроме самокопания, разумеется. Нужно было срочно вытаскивать себя, хотя бы из дома, хотя бы с этих нескольких квадратных сантиметров ковра, на которых я стояла, не шевелясь, уже несколько минут. Я так и поступила, но лишь спустя несколько часов: в стране апатии любые действия занимают в разы больше времени, чем обычно. Паршивое чувство, становящееся еще более паршивым от того, что не имело очевидных оснований. На причину можно злиться, играть со своим отношением к ней, но мерзостное чувство без всякой причины непобедимо: слепота была его опорой.
Следуя обычному депрессивному расписанию, вслед за апатией пробудилась необузданная фантазия: если я сделаю то-то и то-то, непременно случится что-то хорошее. Хуже неоправданного беспокойства могут быть только неоправданные надежды. Такие захватывающие, такие теплые… Они победили, я решила, что если отправиться в одно место, которое очень мной любимо, то случится нечто хорошее, нечто, что непременно поможет разобраться в себе, с собой и со всем на свете.
Этим местом был книжный магазин Уиклоу. Маленький, уютный, домашний. В солнечную погоду пространство превращалось в золотистое медовое вино, обволакивающее и ароматное. Время замирало, и я замирала следом. Мысли переставали скакать, как лабораторные мартышки, шелуха рассуждений, которые мучили меня ежедневно, облетала, обнажая то, что действительно было важно. Конечно, так бывало не всегда, но я все равно надеялась.