Невеста и Чудовище
Шрифт:
В гостиную вернулись доктор с Бирсом.
– Ну уж сразу и насилие! – возмутился доктор. – Пасть! Неужели я так страшно выгляжу? Лилит Марковна, Байрон... – доктор кивнул нам по очереди головой, – сделаю, что смогу, и как можно быстрее, но деньги не помешают. Мне пора. Байрон, проводи.
Я подошла к окну. Доктора ждало такси. Истопник рубил дрова у беседки. Девочка сидела на пеньке и ковыряла красной туфелькой снег. Заячью муфточку она задрала на левой руке до локтя – мешает.
– Как вы уговорили доктора? – спросила я Бирса.
– Никак. Он понаблюдал за Кирзачом минут пять и заторопился.
Понятно. Кирзач наверняка разговаривал с девочкой и прогонял ее. Он даже мог запустить в нее поленом!
– То есть благодарить мне лично вас не за что? – уточнила я.
– Совершенно не за что. Не знаю, за что меня наказывает судьба подобным, но терпеть это еще и с вами я не намерен. Мне достаточно проблем с Лизаветой и ее призраками. Прощайте, Лилит. Постараюсь не видеть вас, по крайней мере до родов. Надеюсь, после них у вас будет много реальных земных забот, тогда и помогу, чем могу.
И тут он берет меня за подбородок, поднимает мое лицо, сам наклоняется и... целует меня в губы! Легко, почти неощутимо, но я все равно покрылась мурашками. И подбородку больно от сухих цепких пальцев. От ужаса я закрыла глаза. Пока приходила в себя, Бирс исчез. Быстро пошла в ванную и до возвращения Байрона успела помыть рот.
Лизавета
Дней через десять приехала Лизавета. Она радостно объявила с порога, что по календарю уже наступила весна, обошла дом, поговорила о чем-то с истопником в его пристройке, сходила в гараж. Я в гостиной слушала музыку и читала толстенный том «Средневековой Европы» из сундука Бирса, а страницы переворачивала пальцем, которым ела мед из небольшой банки. Лизавета присела ко мне на диван и смотрела, смотрела... загадочно улыбаясь, потом спросила:
– Не помешала? Я теперь буду часто приезжать. Венечка мне записку оставил, что не будет посещать это место до лета. Вот, привезла тебе Библию, – у моих ступней появляется небольшая толстая книжица.
– Бирс написал вам... тебе записку?
– Да, – просияла Лизавета, – он часто мне пишет. Девочка, кстати, тоже кому-то пишет. На снегу. Видела?
– Где? – подхватилась я.
– Сиди, сиди, – потянула меня за руку Лизавета, – в соснах пишет и вдоль дорожки. Там одно слово – «скоро». Кто-то его затаптывает.
– Это Кирзач, – уверенно кивнула я.
– Думаешь?.. Зачем ему? Странно как-то, – задумчиво заметила на это Лизавета.
Я устроилась в подушках и изучила усталое лицо Лизы, но все равно не сдержалась:
– Почему – странно? Он дикий совершенно, этот ваш истопник, и... душегуб!
– Ну-ну... – Лиза успокаивающе погладила меня по ноге.
– У него есть свой дом?
– Не знаю точно... – задумалась Лиза. – То есть почти наверняка – нет. Он пришел к нам работником в девяносто пятом? Нет, кажется, в девяносто третьем. Да-да, я помню, он снимал домик в деревне тут неподалеку у одинокой женщины с ребенком, а сам подрабатывал по дачам, а мы тогда как раз строились. Если бы не Кирзач, я бы никогда не достроила этот дом.
– Почему?
– Потому что муж мой... умер, – Лизавета запнулась и закрыла глаза на секунду, – я осталась одна с маленьким ребенком – не до строительства было, лишь бы выжить. А Кирзач попросился остаться жить в нашем недострое и ничего не брал за работу. Женщина, с которой он жил в деревне Выселки – от нас километра три, – продала дом и уехала. Ему надо было или снимать, или – сразу поселиться там, где работа. Я согласилась, мы тогда все равно на даче отдыхать не могли – не достроена. Кирзач сделал пристройку, сначала с печкой, переселился в нее и потихоньку, потихоньку... Беседку вот сделал. Я как-то намекнула, что это муж хотел большой дом, а мне за городом летнего домика и беседки достаточно – приехать, посидеть, попить чаю и посмотреть на залив. Через два месяца меня ждала беседка.
– А по паспорту он женат? Дети есть? Где прописан?
Лизавета удивилась.
– Лилечка!.. Это же неприлично просить у человека паспорт и смотреть его семейное положение! Я взяла Кирзача плотником, когда он уже года два проработал в этих местах.
– Ну тогда, конечно, – вздыхаю я. – Даже удивительно, что вы знаете его фамилию.
– Фамилию?.. – Лизавета впала в сильную задумчивость. – Не могу точно вспомнить, но, по-моему, он дал записку со своим именем, когда пришел наниматься. Помню только – он пришел босиком, а на палке за плечом у него болтались сапоги. Кирзовые. Может быть, Кирзач – это прозвище?
Я опять вздохнула – чем дальше, тем страньше. Пошарить, что ли, в вещах Кирзача, поискать паспорт?
– Кто трогал мою машину? – вывела меня из раздумий Лизавета.
– Я, то есть... Байрон учил меня водить.
– И как, получается?
– Нет, не получается. Пару раз мы с ним проехались, а потом мне стало в ней неудобно – то ли живот мешает, то ли я просто боюсь ответственности.
– Вот это ты хорошо поняла, ты молодец, – опять погладила меня по ноге Лизавета. – Автомобиль – это прежде всего ответственность. Не надо трогать чужое и ездить без профессиональной подготовки. Почитай Библию, почитай, это всегда помогает.
И удалилась в гараж. Я заглянула туда часа через два, Лизавета в рабочем комбинезоне и перчатках ковырялась в моторе. Вариантов было два – она решила продать «Москвич» или уехать на нем в ближайшее время.
Проснулась ночью от близкого дыхания. Надо мной стоит Лизавета в длинной ночной рубашке и со свечкой. Она наклонилась, закрывая пламя ладонью. Глаза – безумные. Шепотом, чтобы не испугать ее, интересуюсь:
– Вам плохо?
Лизавета выпрямилась, поставила свечку в стакан и зябко обхватила себя за плечи.
– Растущая луна в Стрельце.
– И что нужно делать? – Я села.
– Что тут сделаешь?.. Света нет. Кирзач проверил пробки – все в порядке. Значит, авария на линии. Я тебе свечку принесла. – Она посмотрела на меня. – Ты ничего уже не можешь сделать. А я – могу. Я могу, понимаешь?
– Нет.
– Не важно, потом поймешь. Люди не знают, что могут сами себе помочь. Чуть-чуть изменить направление судьбы.
– Зачем? – тихо спросила я.
– Чтобы избежать ужасных бед! – возбужденно прошептала Лизавета.