Невеста из империи Зла
Шрифт:
На всякий случай она решила, что заранее выскочит из дома и подождет папу около подъезда. Наверняка они будут опаздывать и он не погонит ее домой смывать макияж.
— Завтракать будешь? — спросил папа из кухни.
— Я уже поела! — соврала Анжелика.
Одеться было минутным делом. Бросив прощальный взгляд в зеркало, она нашла себя совершенно неотразимой.
«А вдруг меня на камеру снимут! — с замиранием сердца подумала Анжелика. — Меня же тогда вся школа увидит!»
— Пап, я на улицу, а то
Вот тут-то ее и подстерегало неожиданное препятствие в лице бабушки.
Бабушка была послана на этот свет, чтобы карать Анжелику за грехи. Она была уверена, что лучше всех знает, как воспитывать внучку, и усиленно претворяла свои теории в жизнь: поила ее ненавистным кипяченым молоком, заставляла стричь ногти и ходила «заступаться» за нее во время ссор с дворовыми ребятами.
— Ты куда это собралась такая чумазая? — загремела бабушка.
Анжелика попыталась было обойти ее с фланга, но это было не так-то просто: бабушкина вместительная туша занимала большую часть лестницы.
— Мы с папой уезжаем, — объяснила Анжелика. — Нам некогда. Пока!
Но бабушка не собиралась сдаваться.
— Как это «пока»?! А завтракать кто будет? Я сегодня ни свет ни заря встала, чтобы вам пирожков напечь. Ну-ка, марш домой!
— Ну нам на демонстрацию надо!
Лучше бы Анжелика этого не говорила. Услышав слов «демонстрация», бабушка схватилась за сердце:
— С ума сошли? Ребенка? В такую даль брать?
Бабушка ужасно боялась демонстраций. Она ходила на похороны Сталина и видела, как там кого-то задавили насмерть. Но объяснить ей, что похороны и День седьмого ноября — это не одно и то же, было невозможным.
— Я жизнь прожила! — авторитетно сказала бабушка. — Мне все и без вас известно.
— Ну что тебе может быть известно? — чуть не плача, воскликнула Анжелика. — Ты же до сих пор электричества боишься и не знаешь, как телевизор включать!
— Я и сама до этой гангрены не дотрагиваюсь и вам не советую! Мне Меланья Никитишна с третьего этажа рассказывала, что от телевизора давление поднимается.
— Бабушка! — взмолилась Анжелика.
В это время входная дверь хлопнула и на лестничную площадку вышел папа.
— Здрасьте! — поприветствовал он тещу. — А что это у вас в сумке? Пирожки?
Бабушка знала, что зять обожает ее стряпню, и под наплывом чувств потеряла бдительность. Воспользовавшись этим, Анжелика поднырнула под ее руку.
— Вернись немедленно! — прогрохотал бабушкин голос. Но было уже поздно.
Выскочив из подъезда, Анжелика спряталась за лавочку. Впрочем, ее страхи оказались напрасными. Через пять минут на улице появился папа с пакетом пирожков в руках.
— На, чудо, держи! — сказал он весело. — Бабушка отпустила тебя под мое честное слово.
Анжелика
— Вечно она ко мне как к маленькой относится!
— А ты что думаешь, раз губы накрасила, так уже и большая?
— Это чтоб не обветривались, — угрюмо объяснила она.
Блин! Когда надо, папа не замечал, что у него один носок синий, а другой коричневый, а когда не надо — так становился наблюдательным, как Чингачгук!
Над улицами Москвы колыхались сотни знамен, портретов вождей и транспарантов. Из тысяч глоток неслось мощное «ура».
Миша был горд, как полководец на параде: Дядя Сэм, без сомнения, был самым красочным агитсредством из всех. Особой пикантности ему добавляло то, что платформу с «поджигателем войны» толкали сами американцы. Об этом, правда, мало кто знал, но Мише все равно было приятно. Если начальство спросит, то он расскажет про этот символический жест: простые американские студенты пришли на демонстрацию, чтобы лично выразить протест против политики империализма США.
— Ну как, справляетесь? — спросил у них Миша.
Но и Алекс, и Бобби, и другие ребята настолько прониклись всеобщим энтузиазмом, что и думать забыли про усталость (хотя толкать платформу вручную было довольно нелегко).
— Знаешь, на что это похоже? — прокричал Алекс, стараясь перекрыть всеобщий рев толпы. — На бразильский карнавал!
Миша хотел было объяснить ему, что День седьмого ноября не имеет ничего общего с буржуазными праздниками порока, но тут к нему подошел знакомый парень из параллельной группы.
— А можно я дочку посажу на платформу? — спросил он. — А то она устала — едва ногами перебирает.
Миша оглянулся на ребенка: прелестное семилетнее существо со связкой шариков в кулачке смотрело на него разнесчастными глазами.
— Да сажай, конечно, — разрешил он великодушно.
Тем временем колонна дошла до своей главной цели — Красной площади. Платформа с Дядей Сэмом загремела по брусчатке. Все стали вытягивать шеи, чтобы разглядеть стоящих на трибуне Мавзолея правителей.
— Слава Коммунистической партии Советского Союза! — неслось из динамиков. — Слава великому трудовому народу! Ура!
— Ура! — заорали студенты.
— Ура! — из солидарности подхватили американцы.
— Ура! — запищала девочка на платформе.
И тут случилась катастрофа — связка воздушных шаров выскользнула из ее рук, поплыла вверх и зацепилась за революционные штыки. Два шара оказались сзади буржуинского тела, обращенного к ГУМу, а три других — два круглых красных и синяя сосиска приклеились спереди живота. Композиция наконец-то приобрела законченный вид.
Это была Красная площадь, по телевидению шел прямой эфир, и полмира сейчас смотрело на треклятого «поджигателя».