Невеста каторжника, или Тайны Бастилии
Шрифт:
Она уже не могла сдерживаться и, почувствовав, что не сумеет справиться с собой и тогда план ее рухнет, она отвернулась и незаметно прижала к губам зажатую в руке склянку.
— Ты настоящий маленький чертенок, мое сокровище! — развеселился виконт и обнял Розу, пытаясь повернуть к себе. — Что ты там делаешь?
Роза незаметно уронила склянку.
— Оставьте это, — проговорила она почти спокойно. — Я пришла сюда не для того, чтобы бередить раны напрасными воспоминаниями.
— Ты права, моя прелесть, — охотно
Роза холодно проговорила:
— Я просила вас прийти сюда, чтобы сообщить вам нечто важное, но еще не настало время.
— Ты хочешь сказать, что я недостаточно настойчив в доказательствах своей страсти, моя красотка? Но ты же видишь, как я люблю тебя!
— Как сотни других! — холодно усмехнулась Роза.
Но Марильяк, не слушая, схватил ее за руки:
— Никого я не любил так, как тебя, прелестная Роза! И вот теперь ты хочешь быть моей. Я ведь могу назвать тебя своей, могу держать тебя в объятиях, могу целовать тебя?
— Кто это вам сказал? — с презрительной насмешкой проговорила Роза–Клодина.
— Моя любовь к тебе, мое сокровище! Позволь мне поцеловать тебя, не упрямься!
— Целоваться опасно, — игриво, как показалось виконту, проговорила Роза. — Потом пеняйте на себя. Я вас предупредила!
— Я этой опасности не боюсь! — засмеялся Марильяк. — Ты, должно быть, намекаешь, что тому, кто тебя поцелует хоть раз, захочется целовать тебя без конца, не так ли? Ну, моя прелесть, такая опасность мне нравится. Я не боюсь ее!
И Марильяк привлек девушку к себе. А она, словно спохватившись, попыталась слабо оттолкнуть его. Но это только распалило виконта, уже видевшего себя победителем.
— Ты моя, прелестная Роза! Ты моя! — восклицал Марильяк, сжимая в объятиях тонкий стан. — Один поцелуй! Только один долгий, горячий поцелуй! Позволь же мне хотя бы коснуться твоих прелестных губ!
Сжав девушку в своих объятиях так, что она не могла и пошевелиться, Марильяк впился в ее сжатые губы и не отрывался, пока у обоих не перехватило дыхание.
Итак, Роза–Клодина побеждена, внутренне ликовал он, не подозревая, что обнимает не просто слабую, сдавшуюся под его напором девушку, а мстительницу, приговорившую его к смерти.
Роза позволила еще раз поцеловать себя и, когда он наконец ослабил объятия, оттолкнула его с отвращением и презрением и вскочила. Дикое торжество отразилось на ее пылающем от гнева лице. В это мгновение она выглядела такой страшной, что Марильяк оторопел.
— Все кончено! — промолвила девушка со злорадной улыбкой. — Все кончено. Спасения нет!
— Что это с тобой, девушка? — начиная сердиться, спросил виконт.
Роза–Клодина, не в силах скрыть торжества, коротко бросила:
— Вам пришел конец, виконт! Вы умрете.
Марильяк по–прежнему ничего
— Умру? Я? Что значит эта дурацкая шутка?
— Ну нет, виконт Марильяк, это не шутка. Ваши часы сочтены. — Роза пристально посмотрела на него. — И хотя бы за часть ваших подлых преступлений вы расплатитесь собственной смертью!
Тон ее был столь убежденным, что Марильяк испугался. Он вскочил и сдавленно спросил:
— Что случилось? Что ты сделала?
— То, что давно надо было сделать. Я отравила вас! Попробуйте, если успеете, покаяться в грехах… Вы не доживете до следующего утра.
— Ты с ума сошла! — завопил Марильяк.
— Мои губы отравили тебя, любитель невинных поцелуев, — презрительно ответила Роза–Клодина.
— На твоих губах был яд? — поразился виконт.
Роза–Клодина повелительно подняла руку.
— Вам конец, виконт де Марильяк. Это — моя месть за мушкетера Виктора Делаборда и Марселя Сорбона, которых вы неустанно преследовали своей злобной ненавистью, пока не добились гнусной цели. Это наказание за ваши злодеяния!
— Еще не поздно принять противоядие, — пробормотал, озираясь, растерявшийся виконт.
— Трус! — насмешливо и презрительно проговорила девушка. — У тебя даже не хватает мужества принять неизбежную смерть. Отправляйся в ад, там твое место, негодяй!
Марильяк ошеломленно смотрел на нее, а девушка гневно продолжала:
— Гибель других веселит тебя, а вот собственная смерть ужасна, не правда ли? Тебя охватывает страх, и ты ищешь спасения. Не надейся! Клянусь тебе, ты умрешь вместе со мной!
Марильяк бессильно потряс кулаками, прорычал что-то нечленораздельное и, сорвавшись с места, опрометью бросился прочь.
«Может быть, еще есть спасение…» — успокаивал он себя, обливаясь холодным потом.
Глубокая ночь уже вступила в свои права. Лейб–медик герцога квартировал в Версале. Поэтому Марильяку пришлось спешить к первому попавшемуся, незнакомому лекарю.
Негодяй, дважды пытавшийся хладнокровно и без всяких угрызений совести отравить маркизу Помпадур и нисколько не сожалевший, что губительные апельсины убили герцогиню де Рубимон, трясся в ужасе, охваченный безумным отчаянием, когда к нему приближалась собственная смерть! Он бежал по улице, а в ушах его звучал язвительный смех Розы–Клодины.
— Яд! — глухо вскрикивал он. — Яд! Эта сумасшедшая отравила меня! Яд! О, Боже!..
Наконец на углу улицы Ришелье он наткнулся на аптеку и лихорадочно заколотил в дверь. Разбуженный аптекарь, раздраженно ворча под нос, отворил.
— Спасите меня, ради Бога! — закричал Марильяк, врываясь в аптеку. — Спасите меня, я отравлен!
Старый аптекарь, потревоженный в столь поздний час, когда ему уже снился пятый сон, вгляделся в нежданного посетителя и с невольным опасением подумал, что имеет дело с безумным.