Невеста на откуп

Белецкая Наталья

До поместья герцога два дня на лошади, значит, надо взять не только смену белья и пару платьев, но и что-то, чтобы перекусить в пути. Полагаю, ночевать мы будем в трактире «У трех сосен». Раз к боку харисийца не приторочено ни теплого плаща, ни одеяла, то спать в поле или в лесу посыльный не планирует.

Я быстро скинула сарафан, моментально натянув штаны и длинную рубашку, подпоясалась ремнем с ножнами, обувь тоже пришлось сменить на крепкие ботинки. Так, теперь фляга. Кстати, где она?

 – Бабушка, а где фляга?

– Так Иржи сегодня на выпас пошел, взял её с собой.

– А мне как же?

– Возьми маленький котелок, внутрь бурдючок входит. Там на кружку водицы всего, но тебе хватит.

Мой котелок – это моя гордость. Его сделал сын кузнеца по моему заказу. А потом я сшила на котелочек чехол из толстой кожи, чтобы носить на дальний выпас в котомке, не боясь запачкать её сажей.

Через десять минут я была уже полностью готова, только ехать в поместье совсем не хотелось. С Иржи так и не попрощалась, а теперь и вовсе не понятно, когда увижусь с братом.

– Вот, возьми, – бабушка надела мне на шею маленький шелковый мешочек на веревочке, – на удачу. Там цветки семи трав.

Я расцеловала в обе щеки бабушку, тут же пустившую слезу.

– Хватит, бабуль! Может, ненадолго я туда еду. А если вдруг задержусь, буду письма передавать с Тотом или с Найной-мельничихою. Слышишь? Все хорошо будет!

– Не спокойно на сердце что-то, – тяжко вздохнула бабушка, – ты свой характер строптивый не показывай, да и ум не выпячивай. Помни, скромность и добродетель – лучшие достоинства девушки.

– Ба, ну какая из меня скромница? – улыбнулась я. – Это пусть Алька из себя скромную строит – у неё талант! А мне до Альки как до Сальнийских гор.

Бабушка тоже улыбнулась, вспомнив дочку нашего соседа. Юную оторву и хулиганку для своих друзей и доверенных лиц, но скромную и послушную девицу для тех, кому она не доверяла. Переход от тихой скромницы до озорной бестии и обратно был мгновенным и всеобъемлющим. У Альки менялось все: походка, осанка, жесты и манера речи – она становилась буквально другим человеком. 

– Да и прежде чем изображать скромницу, – продолжила я, – надо сначала понять, зачем незаконнорожденная дочь вдруг понадобилась Его Светлости. Столько лет не нужна была, а тут вдруг господина Алана прислал с наказом. Зачем?

– Он – отец, а ты все же кровиночка его, – шмыгнула носом бабушка. – Бывает, мужчины к старости осознают, что лишь в детях останутся они на белом свете. Эх…

– Его Светлости всего сорок два, и он – маг, какая старость? Да и законнорожденных детей у него четверо!

– Ну, может, заболел герцог наш и лежит на смертном одре, вот и призывает всех своих отпрысков… – таким же тоном бабушка рассказывала Иржи о подвигах богатырей.

– Ага, чтобы наследство всем раздать честь по чести, да наказ строгий отцовский дать! – с сарказмом перебила я. – Ба, сказки – это одно, а жизнь – другое, уж кто, как не ты, должна бы это понимать.

Бабушка сначала поджала губы, а потом, наконец, заключила:

– Не знаю я, зачем ты ему запонадобилась, но, бывает, в зрелом возрасте вспоминаешь прежнюю жизнь, прежнюю любовь и хочется кого-то увидеть, чтобы вспомнить то время.

Мы помолчали немного, расставаться не хотелось. Я оглядывала старый домик, вбирая в себя тепло и уют, сохраняя в памяти шероховатые, потемневшие от времени стены, недавно побеленную печь, застиранные занавески на окнах и на входе в закуток. Когда я сюда вернусь?

– Ну, все, иди, – напутствовала бабушка, еще раз обняв.

– Ба, – я обернулась в сенях, – ты про деньги никому не говори. Скажи, что господин Алан медяшек дал и серебра немного.

– Ты меня не учи, я в этой деревне много лет уже живу, поболе твоего знаю.

Я уверенно толкнула дверь и вышла на улицу. Толпа еще не разошлась, и, вероятно, односельчане перемывали мне кости, потому как моё появление резко оборвало разговоры. Алана с Донтом рядом не было, и жеребец из конюшен герцога тоже пропал. Куда ушел староста с Аланом?

– Ты, смотрю, рада-то, Станка. Переезжаешь в замковые хоромы, и денег себе на платья выбила. Небось, думаешь, как на шелковых простынях валяться будешь? Да? – едко спросила Верина, вторая внучка старосты и первая красавица деревни.

Связываться с ней не хотелось, и в ответ ничего не придумывалось, поэтому я пропустила замечание мимо ушей. Конечно, Алан все равно пришел бы за мной, но возвращаться в избу или ждать здесь в присутствии этой гарпии не хотелось.

 – Да вы посмотрите на неё, – повысила голос Верина, – настолько зазналась, что уже не хочет со всеми нами разговаривать. Моську свою от нашего обчества воротит.

Захотелось сбежать от сварливой девки или предложить ей сцедить яд для деревенской знахарки, но тут я вспомнила бабушкину сказку и меня осенило.

– Зря ты так, Верина, – сказала я ей проникновенно, – сама понимаешь, что не просто так меня Его Светлость к себе затребовал, а потому что была причина…

И многозначительно замолчала, выдерживая паузу. «Обчество» мгновенно навострило уши.

– Да, причина и, к сожалению, невеселая, – продолжила я. – Заболел наш герцог и лежит на смертном одре. Когда-то давно обещал он моей матери, что позаботится о своей дочери и сделает все, что в его силах. Но обещание он не сдержал. Когда умерла моя мать, Его Светлость заболел, – в моем голосе сами собой прорезались интонации сказителя, – но ни лекари, ни маги не смогли вылечить его, а болезнь год от года становилась все заметней и тяжелее. А недавно пришел к нему прорицатель и сказал, что болеет Его Светлость потому, что не выполнил какое-то обязательство, и как сделает то, что должен, пройдет болезнь, как не было. Тогда и вспомнил герцог об обещании, и зовет меня к себе, чтобы излечиться.