Невеста на откуп
Шрифт:
– Ты видишь их насквозь, – продолжила я.
– Да, и то, что я вижу, мне не нравится.
Снова установилось молчание. Что-то мы долго едем. Гостиница, где мы все это время снимали номера, совсем недалеко. Отдернув занавески, я вдруг увидела, что мы совсем в другом месте.
– Прибыли! – выкрикнул кучер, останавливаясь у незнакомого дома.
– Ллойд, это не гостиница, – обеспокоено сказала я.
– Я знаю, но для молодой семьи жить в гостинице – моветон, поэтому я присмотрел новый дом.
– Не поняла…
– Сейчас расскажу, – пообещал хранитель, распахнув дверцу
Солнце уже скрылось за горизонтом, поэтому полностью осмотреть фасад строения не удалось, зато широкое крыльцо освещали два небольших магический фонарика. Теплый желто-оранжевый свет выхватывал из темноты мощные резные колонны, массивную дверь с искусно вырезанным солнцем. В подрагивающем свете магических светильников казалось, что лучи у солнца поблескивают.
Ллойд расплатился с кучером, взлетел на ступеньки и, поковырявшись ключом в замке, открыл дверь. Яркий свет на мгновение ослепил, но быстро проморгавшись, я рассмотрела просторную прихожую. Встроенный в стену большой шкаф для одежды, вешалка, полка для обуви. Слева – большое окно, чуть дальше – лестница, справа – кухня.
Мой взгляд останавливался то на балясинах лестницы из светлого дерева, то на дверцах шкафа, где была вырезана фантастическая лупоглазая рыбина, то на вешалке, изображающей водную гладь и лебедей. Я смотрела на деревянную ручку двери, на перила лестницы, на удобную скамеечку и понимала: здесь жил мастер-резчик по дереву. Очень искусный и любящий свою работу.
Ллойд тем временем разулся, прошел дальше по коридору, объясняя на ходу:
– Сразу справа – кухня. Она проходная, рядом с ней – комната, она небольшая, но уютная. Если пройти прямо от входа, тут еще одна комната. А налево - туалет и ванная. Наверху еще три комнаты, есть выход на чердак. Здесь чисто: убрались к нашему приезду. Но полы довольно холодные. Это не страшно, я все нагрею, дай только немного времени. Как тебе дом?
– Волшебный, – прошептала я.
Запах дерева и лака, который отчим приносил из столярной мастерской, незаметно присутствовал и в этом доме, делая его до боли родным и близким. Конечно, Хонт и Брэй не были резчиками, они делали мебель. Крепкую, надежную, недешевую, но без излишних «украшательств», как говорил отчим. И все же профессия столяра и резчика по дереву очень близка. Словно я попала в тот дом, который стал мне родным, и который мы с Иржи вынуждены были продать, чтобы погасить долги на лечение матери.
Я разулась и прошлась по холодному паркету, кончиками пальцев погладила деревянную вешалку (на ней красиво изогнутые шеи лебедей выполняли роль крючков) и улыбнулась. Воспоминания о том счастливом времени, когда мы жили с отчимом и братьями все вместе, накатили внезапно.
– Стана? – Хранитель подошел близко. Кажется, он что-то спрашивал, но я не слышала. – Ты плачешь?
Я растеряно провела по щеке, ощущая влагу.
– Если тебе не нравится дом, – обняв меня, обеспокоено сказал Ллойд, – то выберем другой. Я пока только снял его в аренду, но…
– Не надо другой. – Ком в горле мешал говорить. – Тут так чудесно.
– Почему ты плачешь? – Мой хранитель нежно вытирал слезы с моих щек.
– Мама и Хонт… – прошептала я.
– А кто такой Хонт?
– Мой отчим. Мама вышла замуж за него. Он был вдовцом с двумя детьми. Старший – Брэй, а младший – Иржи. Тогда я тощая была, хилая, мне бывшая соседка клок волос вырвала, потому что видела, как я якобы её жениха соблазняю. И с того времени меня звали цыпой ощипанной или просто ощипанной. Я стеснялась себя, мне казалось, что я – уродина. И тогда Хонт подарил мне игрушку лебедя. Деревянного. И сказал, что птенцы у лебедей неказистые, зато взрослые птицы потрясающе красивы. Вот и я такая: обязательно вырасту красивой. И когда меня дразнили уродиной и ощипанной, я вспоминала игрушку и про себя повторяла, что я – лебедь и обязательно стану красивой.
Пока я рассказывала, Ллойд аккуратно снял с меня плащ и повесил на вешалку.
– Твой отчим удивительно прозорливый человек, – снова обнял меня хранитель.
– Был. Он погиб, и Брэй тоже. Сгорели в мастерской. И мама умерла. А тут, посмотри, на вешалке лебеди. – Я снова погладила изогнутую шею. – Деревянные. И весь этот дом. Тут пахнет похоже, пахнет счастьем. Пахнет чем-то родным. Кажется, сейчас мама выйдет из кухни и скажет: «Пора ужинать, но сначала мыть руки!». Или Хант и Брэй придут с работы, а у них в волосах мелкая стружка…
Неожиданно для себя я разрыдалась. Слезы лились рекой, я всхлипывала, цепляясь за одежду Ллойда, и не могла остановиться. А он поднял меня на руки и куда-то понес.
После смерти матери я плакала один раз. Думала, что тогда все выплакала. И решила больше не буду плакать. И выполнила своё обещание: просто некогда было предаваться печали, я заперла свою боль глубоко внутри, закрыла семью дверями, тремя замками, забила досками, завесила цепями. Я должна была быть сильной, чтобы заботиться о близких, чтобы сохранить семью. Хотя бы часть семьи. И все так и было. Я справилась. Но этот дом… он словно что-то надломил внутри. Цепи, замки, двери в моей душе сломались, и вся боль, что была внутри долгое время, сейчас выходила слезами.
Очнулась я на коленях у Ллойда, уткнувшись ему в плечо. Он как-то расплел мою прическу, вытащил все шпильки, ласково гладил по волосам и тихо шептал:
– Маленькая моя, какая ты хорошая. Милая. Красивая. Какая удивительная. Моя жена. Самая лучшая. Все теперь хорошо будет, лебедушка моя.
Затаив дыхание, я с удивлением прислушивалась к голосу Ллойда, в котором сейчас чувствовалось столько тепла и любви. Неужели он что-то чувствует ко мне, или это просто жалость? Не похоже на жалость.
– Ну, вот и все. – Ллойд провел ладонью по моей спине. – Прошлое должно остаться в прошлом. Стало легче?
– Да, – пролепетала я, немного отстранившись.
На рукаве хранителя красовались мокрые черные разводы. Ох, Творец! Я ж рыдала, уткнувшись в его плечо, замазала дорогую рубашку. Надеюсь, её можно отстирать. И лицо теперь у меня словно грязью заляпано. Пока я осознавала, как сейчас выгляжу, Ллойд аккуратно посадил меня на кресло, а сам подошел к плите. Только тут я обратила внимание, что находимся мы на кухне. Похоже, кресло сюда принес хранитель. Он вообще любил такие кресла: широкие, тяжелые, с низкими мягкими подлокотниками и высокой спинкой.