Невеста наместника

Караванова Наталья Михайловна

Пока абстрактная, скоро эта ненависть обретет реальные черты, выраженная в ответах и заявлениях. Скоро с ней придется столкнуться лицом к лицу.

Так при чем здесь ее возраст.

— Сын не такой и взрослый. Допустим, она родила его лет в шестнадцать… ей должно быть примерно столько, сколько нам с тобой.

— Наверное. К чему ты это?

— Я думаю, — Ровве сделал выразительную паузу. — Я думаю, они были любовники.

— Кто?

— Да этот наш… императорский шурин и мать жертвы. Смотри. Тогда Гарствилу выгодно избавиться от мальчишки

руками императора. Раз уж не получилось убить императора вместе с семьей-то. Если он устроил поджог и подставил мальчишку, то только это и могло заставить мальчишку его покрывать. Честь матери и в те времена имела большое значение для сыновей, разве нет? Смотри. Граствил пытается уничтожить императора и его семью, занять его место. Но у него не выходит, он подставляет сына любовницы — потому что знает, как это можно сделать, и потому что это снимет обвинения с него самого.

— Понял. Скажу Гун-хе.

Шеддерик быстро пересек комнату, остановившись рядом с южанином и его помощниками.

— Гун-хе, — окликнул он, — есть одна догадка. Когда придет ведьма, пусть Пресветлые подождут у нее что-то просить. Задай ей вопрос. Простой прямой вопрос. Были ли они с чеором та Граствилом любовниками.

— Не слишком ли сложно, благородный чеор? — Тихонько спросил один из помощников. — Она может не захотеть отвечать.

Гун-хе только кивнул.

Подумал немного, потом пояснил своему парню:

— Если неудачный переворот планировал этот Валле, то он должен был быть счастлив, что дело все-таки повернулось в его пользу.

— Императором он не стал, — напомнил Шеддерик. — Все, монахини готовы. К делу!

Пресветлые сменились. Без тела им приходится тратить силы своего Эа, а это никому не дается легко.

— Она говорит, — очередная пресветлая сестра сосредоточенно смотрела перед собой. Еще совсем молодая, она волновалась, чувствуя и важность задания, и свою ответственность за результат. — Говорит, что умоляла императора. Что ползала на коленях. Убеждала, что сын не виновен. Но все было напрасно.

— Знаешь ли ты, кто такой Валерик та Гарствил? Были ли вы любовниками?

Пресветлая вдруг дернулась на своем стуле, захрипела, а сквозь хрип все присутствующие разобрали:

— Ненавижу! Никто ничего не докажет! Никто не может знать!..

Пресветлая закашлялась. Выпрямилась.

— Она говорит, что скоро всему императорскому роду конец и что она не остановится, пока не уничтожит последнего в роду.

— Императору, — Не смог смолчать Шеддерик, — от этого проклятья никаких проблем нет. Страдает тут кто угодно, только не он.

— Ты! — светлая сестра вновь схватилась за горло, — в тебе его кровь! Сдохни!

— Сдохну. Но император не расстроится. А ты сама. Это же твой любовник сжег корабль и подставил твоего сына, а винишь ты кого угодно, только не себя!

— Шедде, тихо, прошу.

Это сказал уже не Роверик, а незаметно пробравшийся к ним с Гун-хе та Старрен.

— Да.

— Она говорит, — голос девушки стал совсем слабым, у носа появилась капелька крови, — что

никто не смеет обвинять Валле, и что виноват все равно император, лишивший Валле… его острова… кажется…

— Надо прекращать. — Шеддерик обернулся к пресветлым, и те слаженно закрыли тени чеоры Вартвил путь в холодный мир.

Шеддерик обернулся к Старрену.

— Дай мне саругу. Чеор Латне, идите сюда.

Старый сиан, сидевший на лавке у стены все это время, поднялся и подошел.

— Я сейчас сниму свою защиту, — сказал Шедде хмуро. — Сможете сделать так, чтобы я попал в ту же ловушку, что и Темершана Итвена?

— Думаю, смогу. Я разобрался с магией на вешках моего нечистоплотного коллеги. Надо сказать, оригинальное и талантливое решение. Никогда раньше такого не видел.

— Вот и хорошо. Возможно, я потеряю сознание или случится что-то еще не слишком приятное и не зрелищное. Думаю, нам стоит заняться этим в другом помещении.

— Как вам будет угодно.

— Та Старрен, ты идешь?

Холодная черная саруга легко коснулась камней, вживленных в левую руку Шеддерика. Он вздрогнул — пальцы мгновенно занемели, по руке вверх, словно отравленная кровь от раны, побежал холод.

«Вот и все», — с непонятным облегчением подумал он. Теперь назад точно не повернуть. До смерти пять дней.

Он еще успел самостоятельно лечь на кровать, а потом комната вокруг него тошнотворно закружилась, сминая реальность, превращаясь в длинный ледяной колодец, в котором нет воздуха, и чтобы не умереть, надо плыть, плыть и плыть…

А потом движение перестало ощущаться. Так же как и холод.

Это был даже уже не колодец — пространство немного раздвинулось, но ничего разглядеть он все равно не мог — на краю зрения ощущалось какое-то движение, и только.

— Эй, — окликнул Шедде пустоту. — Давай встретимся. Вот он я, я пришел.

— Шедде, ты что умер? — немедленно раздался рядом горестный вздох — вот и оставь тебя ненадолго…

— Не умер. Потом объясню. Где Темери?

— Она все там же. В камере. Но эта камера — как будто сон или бред. Чья-то память. Я не могу туда попасть, потому что меня там не было. И ты не сможешь.

— А ведьма? Фу ты, Чеора Вартвил? Бывала?

Вокруг них, словно серая поземка или маленький смерч, начала расти воронка из дымных теней. Подвижные пустые лица, слепые глазницы.

Ровве насторожился, выставил вперед руки:

— Не касайся их. Это и есть проклятье. Теперь ты для него виден.

— Знаю. Как сделать так, чтобы ведьма пришла? Хотя…

Эти тени — они часть ненависти, которую вложила чеора та Вартвил в свое проклятье. Эти тени — часть ее.

Шедде крикнул:

— Это ты предала сына. И сейчас чужими руками продолжаешь убивать невинного человека! Твое проклятье несправедливо, оно не может больше иметь силу.

— Смешно, сме… сме… шно…ш… сме… — зашелестели тени, тем не менее обретая некое сходство с одной единственной фигурой. На человека она уже походила, на женщину, тем более на красивую женщину — ни капли.