Невеста Перуна
Шрифт:
Город, раскинувшийся на берегу Днепра, принадлежал полянам, издревле живущим на этих землях. Как ильменьские словене вели свой род от самого князя Словена, коий дедом звал самого Перуна, так и поляне своим предком почитали Кия – божественного кузнеца и перунова побратима. Даже град, хранящий княжий стол, назвали в его честь Киевом. Жили оба племени дружно, обид друг другу не чинили, косо не глядели. Да, в самом деле, с чего им лаяться, когда общего порубежья нет, интересы у каждого свои, даже враги разные: словене всё больше с варягами бились, поляне – со степняками да хазарами. Разве что на языке одном говорили да богов одних и тех же чтили. Злые языки баяли, правда, будто поляне словен слегка недолюбливали. Мол, горды, спесивы, старшими
Покойно нынче в Киеве. Лишь тем летом могучий князь Дир ходил в поход на хитрых греков, крепко побил их да богатый откуп взял. Так что греки нынче свои раны зализывали, недосуг им было степняков на порубежье русское натравливать. Да и хазары, устрашённые мощью полянского оружия, притихли. Лишь старики ворчали в густые бороды: после победы стали появляться в Киеве молельни чужой, греческой веры, рекомой христианством. Вот и скажи, победа ли то была или новое наступление бесчестных греков?
Жара, покой, нега окутала ныне Киев. Но вдруг на горизонте возникли летящие, точно птицы, ладьи. Воды Днепра несли их бережно, величаво. Красота, да и только! Всё ближе подходили летящие под парусами красавцы. Вот уж слышна разливающаяся над рекой песня. Ветер туго выгибал бело-красные паруса. Лишь головная ладья шла под синим парусом с белым соколом – знаком новгородского князя Рюрика. Не иначе как посольство пожаловало.
Обманчиво-ленивый город как-то враз ожил, зашевелился. На пристани появились гридни, отроки, повыглядывали любопытные бабы да девки, высыпали вездесущие ребятишки. Вот, наконец, караван из трёх лодий пристал к берегу, а на встречу ему из ворот идёт князь. Впрочем, нет, не князь Дир, а его брат Аскольд. Братья давно, ещё в самом начале правления поделили бремя княжеской власти. Дир часто уходил в походы, поддерживал отношения с другими землями, княжествами да князьями, выезжал на охоту, принимал посольства, временами вершил суд в своих владениях. Аскольд успешно разбирался с внутренними делами, принимал купцов и решал, кто достоин высочайшего внимания старшего из князей.
Вот с ладьи перекинули сходни, Аскольд с малой дружиной уверенной поступью шагает к берегу. Вадим, родич князя Рюрика и глава посольства, уж поджидал его на палубе.
– Гляди-ка, как быстро пришёл, – насмешливо хмыкнул голос откуда-то из толпы посольских. – Дары, небось, посмотреть.
Слава о сребролюбии молодшего из князей12 ушла далеко за пределы полянских земель.
– Ага, – радостно ответил кто-то помоложе. – Купцов бы подольше мурыжил.
– Да тише вы, охальники, – рыкнул потихоньку чей-то бас.
За спинами лучших посольских мужей на молодёжь зашикали старики. Миг – все разговоры стихли. Сапог князя Аскольда ступил на сходни. Следом за ним поднялись полянские бояре, лучшие мужи Киева. Вот уж князь Аскольд и боярин Вадим стоят друг против друга.
– Здрав будь, князь, – в пояс поклонился Вадим хозяину.
– И тебе здравия, – важно кивнул Аскольд. – С чем пожаловал, гость новгородский?
– Весть у меня от князя Рюрика. А пока прими дары, князь Аскольд.
Двое сноровистых отроков тут же положили к ногам князя драгоценные шкуры соболиные да песцовые, ещё двое вынесли посуду драгоценную – золотую да серебряную. Ещё один – блюдо с каменьями самоцветными. Последний преподнёс Аскольду меч булатный да нож самозатачивающийся – диковинку, кою лишь в Новгороде и ковали. Оружие и меха удостоились лишь беглого взгляда киевского князя, а вот при взгляде на самоцветы и драгоценности глаза на его бесстрастном лице вспыхнули, точно у влюблённого юноши, узревшего лик любимой. Сразу видно, что более по сердцу сребролюбивому Аскольду.
Оглядев дары, младший князь вонзил взгляд в лицо Вадиму – чисто хозяин самой преисподней возник. Не глаза – бездонные дыры, полные мрачно-чёрного, льдисто-холодного пламени полыхали на лице Аскольда. Холодок пробежал по коже боярина – точно средь жаркого лета потянуло зимней стужей. На мгновение Вадиму Храброму почудилось – кромешная тьма обступила со всех сторон, под ногами разверзлась бездонная ямина, куда с немым воплем полетела его душа. Миг – и прошло наваждение, как не было. И как только на ногах сумел устоять? Как в самом деле криком не изошёлся? Глядь – глаза-то аскольдовы обычные, никакой бесовщины не видать, лишь самодовольная ухмылка кривит уста.
– Добро пожаловать, гости новгородские, на землю Киевскую.
Вадим не раз уже бывал в Киеве. Дважды по торговым делам, один раз – воинские пути завели. А самый первый раз – ещё едва десять лет от роду минуло. Тогда в Киев его взял отец. Сам град поразил мальчишку непривычными каменными палатами, солнечными улицами да шумным, говорливым людом. А вокруг Киева – всё больше широкие просторы да невиданное для северных земель редколесье. Солнца столько, что небо кажется не голубым или синим, а золотистым. Будто на лазурь дохнули невесомой золотой пылью. Широко кругом – всё больше поля, холмы или равнины. Нет, не для него такие просторы. Куда милее в укромном, сумрачном, величавом лесу. Тот и накормит, и от ворога убережёт, и ленью телесной забуреть не даст.
Или дело не в просторах, пугающих своей широтой, а в той, к кому сердце стремилось, кому жизнь свою он до капли готов был отдать? Вадим нахмурился – в который раз, вновь и вновь мысли его возвращались к НЕЙ. Да, Ефанда уж два лета замужем, уж дочка подрастает, а он всё ещё ждёт, надеется. На что? Вот и немногочисленные друзья, и брат Воронок говорят – скверный характер стал у него последнее время из-за этой любви. Давно следовало вынуть занозу из сердца, очистить гниющую рану, но нет! Свербит в душе гаденькая, дурно пахнущая, подлая надежда: всё устроится! Любимая будет принадлежать ему. Какой ценой? А вот цена с каждым днём интересовала всё меньше и меньше.
Раздался стук в дверь, в опочивальню вошёл невысокий, широкоплечий отрок.
– Князь Аскольд велел проводить тебя в его покои.
Вадим недовольно нахмурился – не смерд, чай, чтоб вот так-то за ним посылать.
– Зачем?
– Не ведаю, – пожал плечами парнишка.
Вот же болван! Однако, хозяин в своём праве. Придётся идти. Хоть не холопа за ним прислал, и то ладно.
Звук шагов гулко ударялся о стены и резво бежал дальше. Впереди шёл отрок, Вадим неторопливо двигался за ним. Чёрная искра глухого раздражения неприятно карябала душу. Признаться, Аскольд боярину был совсем не по нраву. Да и кому, скажите на милость, он мог быть по нраву? Горбатый (говорят, из-за перенесённого в детстве недуга), коротконогий, плешивый, с редкой рыжей бородой, Аскольд больше походил на отпрыска нечистого духа, нежели князя. Глазки маленькие, бегающие, вечно прищуренные, будто их владелец боялся выдать свои потаённые мысли. Рот большой, часто кривящийся в иронично-презрительной ухмылке. Длинный, хищный нос больше напоминал ястребиный клюв. А вот силой этот витязь обладал немереной – в потешной борьбе либо кулачном бою мало кто мог супротив него устоять. Правда, воинскому делу всё ж таки обучен не был – не способны руки оказались к оружию. Одевался князь щегольски, что ещё больше подчёркивало общее уродство.
Будучи старше летами, Аскольд, тем не менее, считался младшим князем, разбирающим и утрясающим лишь внутренние дела. Поговаривали даже, что Аскольд – вовсе не княжий сын, а подкидыш. Тем более, что его матери никто никогда не видел. Но прежний князь любил и баловал старшенького, а, стало быть, всё это – слухи, не более того. Хотя… Кто его разберёт? Может, князь околдован был.
Но была и ещё одна причина, почему нелюб князь Аскольд был Вадиму. Уж слишком живо напоминал он о счастливом сопернике боярина, ведь приёмный сын Рюрика носил то же самое имя – Аскольд.