Невеста Перуна
Шрифт:
– Две седмицы назад одна из дочек боярина Вояты родила сына и клятвенно умеряет, что это – твой подарочек.
– А ты видел мальчонку? – равнодушно поинтересовался князь.
– А то как же!
– И что, похож?
– Похож… На старшего сына Воятиного ключника, которого он по весне отослал с караваном в Хазарию.
– Почаще сечь дочку надо было да разговоры душевные иметь, может тогда и правды бы добился, – притворно зевнув, проговорил Рюрик. – А боярина более всего, небось, злит, что собственноручно щенка спровадил в такую даль. Что ж, будет ему впредь наука. А что сам Воята, часто ли прислушивается к россказням дочки?
– Так он ведь, поди, не слепой.
– Это всё, что ты можешь
– А ещё говорят, что одна из внучек старого деда Сварга приворожила тебя и поэтому ты не торопишься вновь на княжеский стол.
“Так вот в чём дело! – сразу догадался Рюрик. – Хочет узнать, каковы мои думы в отношении его сестры. И, скорее всего, мыслит, что я соблазню её, а после оставлю ни с чем. Ну нет, друг ситный, так просто я тебе не собираюсь всё рассказывать. Помучайся маленько в неизвестности. Наука впредь будет, как себя родичи тех девок чувствуют, коим ты сам головы заморочил”.
– И какая же из внучек Сварга меня “приворожила”?
Олег с притворным равнодушием пожал плечами.
– По-разному говорят. Но чаще сходятся, что это старшая – она и красивее, и умнее, и по возрасту больше подходит. Но некоторые говорят, что это наверняка младшая.
– А ты сам как думаешь?
– Я думаю, что ещё совсем недавно ты вовсе не собирался жениться. Возможно, ты хочешь немного развеяться, отдохнуть от княжеских дел, но вряд ли более. Или как?
– Так ты хочешь сказать, что я – тать без чести и совести? – хмуро спросил варяг.
Воевода, смутившись, промолчал – мыслимо ли такой навет князю, а тем более другу бросать?
– Ладно, не колобродь. Поживём – увидим. А сейчас ложись-ка спать, и пусть Род во сне скажет тебе о моих самых заветных думках и, быть может, даст несколько дельных советов.
Олег понял, что разговор окончен и сейчас вряд ли удастся узнать что-нибудь ещё. Изображая крайнюю усталость, Рюрик растянулся на ложе, и закрыл глаза, в душе негодуя на давнего товарища.
Этой ночью князю таки не удалось спокойно проспать до самого утра. То ли Олег на прощание бросил недобрый взгляд, то ли податель судьбы Род решил слегка сбить спесь, да только ночью сквозь сон Рюрик почувствовал крепкий тычок в бок. Он открыл глаза и замер: прямо у его ложа, на низенькой скамеечке сидел маленький белобородый старичок. С той памятной ночи, когда домовой пытался прогнать князя восвояси, они более не виделись. Да и нынешняя встреча, по совести сказать, не особо обрадовала Рюрика. Белун же, как ни в чем не бывало, болтал ногами, точно малое дитя, плел лапти да лукаво поглядывал на гостя.
– Что, княже, не спится? – наконец спросил он.
– Так ты же, бес лукавый, и не даешь соснуть, – нелюбезно ответствовал варяг, приподнимаясь на локте.
– И то правда, – глубоко вздохнув, согласился домовой, отложил в сторону недоделанную работу и виновато заглянул в глаза собеседнику. – Вижу, что сердишься ты на меня по-прежнему. Ты уж прости, не со зла я.
– Не со зла. Едва не порешил человека ни за что, ни про что.
– Так ведь не порешил же. Ну не разобрался чуток – что ж теперь, в петлю лезть? Да и – прости, княже, – уж больно разбойничья была у тебя рожа.
Рюрик усмехнулся:
– Была, сказываешь? А сейчас я, по-твоему, краше сделался, что ли?
– Ежели по совести, так не больно-то ты изменился, – весело прищурившись, ответствовал Белун.
Варяг спешно прикусил губу, чтобы ненароком не рассмеяться и не разбудить хозяев сего гостеприимного жилища. Домовой же, вновь посерьезнев, продолжал:
– К тому ж, княже, душа твоя будто ледяной коркой покрыта. Подумай, много ли людей, которые служат тебе не за страх, а за совесть? Много ли тех, кто любит, а не боится тебя? Ничем не привязан ты к этому миру и не ищешь этой связи. А потому и не жалеешь людей, не любишь их.
– Князь должен уметь мыслить о самом важном, а не о каждом, – нахмурившись, возразил Рюрик.
– А кто решает, что есть самое важное? Уж не ты ли?
Князь молчал. До сей ночи он считал, что живет правильно, и что когда настанет его кон, не придется стоять пред богами с опущенной от стыда головой. Этот маленький старичок разбудил в душе князя старые сомнения, которые иногда принимались изводить его. Вспомнился отец, столь же безжалостный к окружающим. Даже он, родной сын, не мог похвастаться любовью к нему, что же говорить об остальных. Рядом с фигурой отца встала мать – бесконечно добрая и мудрая женщина, которая, однако, могла заставить прислушаться к себе не только убеленных сединами старейшин, но и своего мужа, сурового князя Годослава. Все, кого знал Рюрик, с теплотой и любовью отзывались о его матери Умиле. Даже старики говаривали, что с ее появлением Годослав стал гораздо спокойней, а окрестные ребятишки часто ходили за ней гурьбой. Да, эту женщину многое связывало с миром живых, но она будто черпала силу из этих оков, не становясь от этого слабее.
Белун же безжалостно продолжал:
– Сегодня ты обидел своего единственного близкого друга – просто так, из прихоти. Да ещё и негодуешь – плохо, видите ли, подумал о тебе! А как мыслишь, что он нынче чувствует? Не думаю, что тебе сейчас хотелось бы оказаться в его шкуре. Ты ведь сам видишь, защитить девушек в случае чего некому. Сварг уже стар, сам Олег заходит не каждый день, а иногда и в походы с тобой ходит либо за полюдьем уезжает. Долго лихому человеку или же могучему князю натворить беды? А сироту, сам знаешь, всякий обидеть норовит. Может, ты и не держишь камня за пазухой, но кто может знать наверняка твои думки потаённые? Потому и Олег завел этот разговор. Потому и я защищаю его сестер как могу.
Рюрик глубоко вздохнул. Неожиданно вспомнилось, как он, будучи еще маленьким мальчиком, был жестоко высмеян отцом за какую-то незначительную провинность, и, спрятавшись на заднем дворе, глотая слезы, клялся сам себе, что никогда не станет таким. Но разве он сдержал ту клятву?
– Что ж, понимаю. Ладно, суседушка, я прочно запомню твои сегодняшние слова. Впредь будем жить в мире и согласии. Ты тоже не сердись, что я тебя так об пол ринул.
– Да чего уж там, – отмахнулся Белун. – Однако же и силищи у тебя! Если ты, будучи больным и слабым, сумел так ловко со мною справиться, то когда в полную силу войдешь, небось, и подавно все косточки пересчитаешь, ежели что. Эх, заболтался я с тобой, а ведь у меня еще дел много. Ты спи, княже, до самого рассвета теперь тебя не побеспокою.
Внезапно Рюрик почувствовал, что безмерно устал. Веки будто налились свинцом, глаза сами собой закрылись, все тело, будто тонким покрывалом, обволокла сладкая истома. То ли во сне, то ли въявь князь увидел, как вместо заросшего до самых глаз домового над ним склонилась улыбающаяся Ефанда, услышал ее тихий, словно шелест молодой весенней листвы, голос:
“Спи, княже, спи, любый мой. Нет ничего целительней хорошей еды и крепкого, спокойного сна. Забудь свои тревоги и заботы, оставь горечь и печаль. Ты сейчас не князь, не воин, ты – простой смертный, который, как и все остальные, хочет свою толику счастья. Спи, Рюрик, спи крепко. Сон вернет тебе отобранные недугом силы, победит слабость, прогонит раздражение и злость, и счастье золотым солнцем засияет над твоей головой. Когда же придет наш кон, пусть веселые девы-виллы поднимут наши души в заоблачную даль, чтобы вместе мы ступили на сверкающий Звездный Мост.”