Невеста посреди зимы
Шрифт:
— Я не отрекался, — Анино предположение будто бы позабавило Каэля. — Просто не люблю колдовство. Грязна не столько отдача, сколько само использование магии.
Исцеление грязно?
— Разве ты не рискнешь жизнью мыши, чтобы спасти человека?
— Рискну, — честно ответил он. — Но в отличие от волшебников, я не обманываю себя ради самоуспокоения. Магическое исцеление редко необходимо. Зачастую заклинания используют из-за нетерпения и лени.
— Лени? — изумилась Аня. — Требуются годы обучения и постоянная концентрация, — как всегда напоминали ей родители.
— Без
Да, Аня прекрасно его понимала. Даже в Ивермере шли споры, когда стоит использовать волшебство, когда нет.
— Как и я.
— Значит, волосы послужили тебе уроком? — поддразнил Каэль, выгнув брови. — Ты для Ивермера редкость, — еще большая, чем он мог себе представить.
— Я не могла не извлечь урока. Мать позаботилась, чтобы я осознала свою ошибку и больше никогда не заходила в ее покои без приглашения.
— Ошибку? — нахмурился Каэль. — Сколько тебе было лет?
— Три.
Каэль грязно выругался.
— Вот же бессовестная дура.
Аня почувствовала острую боль в груди, и у нее покраснели щеки. Как дочь короля и королевы, ее никогда не называли дурой в лицо, но за спиной постоянно. Все говорили, что у нее изо рта вместо речи течет бесполезная жижа — то же оскорбление.
— Знаю. Я была достаточно взрослой, чтобы сначала подумать.
— Ты неверно меня поняла, — мрачно сказал Каэль. — Я говорил о твоей матери. Это она была достаточно взрослой, чтобы колдовать осмотрительней. А целовальное зелье? В нем она тоже тебя обвинит?
От смущения все лицо Ани залило румянцем. Она представила реакцию матери и отца. Они бы не увидели злую иронию в том, что сами дали дочери зелье, развязавшее ей язык и поставившее крест на ее замужестве. Заклинатели считали, что нет ничего опаснее необдуманных слов, коих Аня за свою жизнь произнесла великое множество. Родители сослались бы на пресловутое равновесие, ведь она не пострадала бы от своего признания, если бы смолчала о пауке в материнской спальне. Закрой Аня рот, и в зелье не было бы нужды.
Возможно, тогда все сложилось бы иначе. Аня не знала, кого винить. И не знала, имел ли значение поиск виновного. Ей было не под силу изменить прошлое или заставить Каэля жениться. Она все равно вернулась бы в Ивермер еще менее желанная, чем прежде.
Думать о милом доме было невыносимо, и Ане вспомнилось недавнее утверждение Каэля.
— Ты назвал волшебство Ивермера грязным.
— Да.
— И утверждаешь, что доброта — чистая магия?
— Да, — слабо улыбнулся он.
— Никогда не слышала ничего подобного. Наверное, никто в Ивермере не слышал.
— Но такова истина, — Каэль пожал плечами, ничуть не затронутый сомнениями Ани. — Что есть магия, если не невидимая сила, влияющая на мир? Та же доброта. Сам я ее не знал, зато видел много раз.
Аня могла лишь безмолвно смотреть на него. Что-то внутри нее екало, но смысл его слов ускользал.
Возможно, потому что никто никогда не был к нему добр. Историю Каэля знали все. Сначала у него на глазах убили семью и все племя, затем его заковали в цепи и по морю Иллвинд увезли из Мертвых земель в четыре королевства. Он был рабом в шахтах Блэкворм, пока не разорвал цепи и не убил вассала Джофри.
Кто ценит доброту больше человека, познавшего жестокость? Кто ценит свободу больше, чем раб?
И все же Аня не слышала таких рассуждений ни в одном из королевств.
— Тебе так сказали на Мертвых землях?
— Все это знают, — подтвердил Каэль. — Доброта, отвага, любовь — самое сильное волшебство.
Как он мог говорить о чувствах с таким равнодушием? Каэль ехал верхом, мимоходом рассуждая о волшебстве, в то время как все чувства Ани оживали от его слов.
— Ты и впрямь считаешь их волшебными?
— Я не считаю, я знаю, — он повернулся к ней, столь же безразличный, как и прежде, но с непоколебимой уверенностью в глазах. — Я бы предпочел сражаться с тысячей солдат, вооруженных заклинаниями, чем с дюжиной мужчин, ведомых истинной отвагой и защищающих своих любимых.
И его утверждение не было голословным — Аня слышала истории, как он победил в бою тысячу солдат. Буквально прорубил себе путь к Таутину Зану, и после смерти колдуна вся его армия сбежала.
Но больше всего Аню поразило само отношение Каэля. Мужество восславляли, о доброте и любви говорили как о положительных, но слишком наивных и несерьезных чувствах, чтобы считать их реальной силой. Про них чаще вспоминали в детских сказках, чем во взрослых разговорах. И уж тем более никто не рассуждал о любви с почтением и не считал ее способной помочь в сражении. Еще ни одно представление о волшебстве не манило Аню так сильно, как описанное Каэлем. Она изо всех сил пыталась понять суть.
Он сказал, что не был добрым и не владел магией доброты, но…
— Ты знал любовь? — спросила Аня.
Каэль поджал губы. Прежде чем ответить, он некоторое время смотрел перед собой.
— Давным-давно. Пока не убили мою семью.
От горя в его голосе у Ани заныло сердце. По крайней мере, Каэль познал хоть немного любви. Даже имея семью, Аня не могла утверждать, что видела любовь.
— Выходит, победить Таутина Зана тебе помогла отвага, — Таутина, Джофри и всех остальных, кого Каэль убил на пути кровавого освобождения четырех королевств.
— Отвага, ненависть, — он прищурился, словно мысленно вернулся в прошлое. — Ярость.
Значит, в каждом чувстве была своя магия? Все обретало смысл.
— Получается, они тоже пребывают в равновесии. Любовь и ненависть, страх и отвага…
— Нет. У этой магии нет баланса.
— Конечно, есть, — равновесие лежало в основе любого волшебства.
Отпустив поводья, Аня подняла руки так, чтобы правая была ниже левой.
— Если наложено заклинание, оно исцеляет на одной чаше весов и ранит на другой, — она выровняла ладони. — Все в мире должно уравновешиваться.