Невеста принца
Шрифт:
Рафаэль остановился в дверях.
— Крестьяне выберут судью из своих представителей.
Он направился вниз по лестнице. Барретт — за ним.
— Это дело деликатное, — заметил верный советник. — Я ни в коем случае не одобряю Ковингтона и остальных, но разве отдать их на суд крестьянам справедливее, чем просто швырнуть в руки мятежников? Совершенно очевидно, что на них обрушится вся тяжесть людской злобы, и они будут расплачиваться не только за свои собственные грехи, но и за все обиды прошлых лет и даже, может быть, прошлых веков.
— Решение не самое хорошее, — согласился Рафаэль. — Если можешь предложить что-нибудь получше, я с удовольствием выслушаю.
— Арестованных можно перевезти во Францию или в Испанию, — сказал Барретт, — и судить там.
— Нет, — отрезал Рафаэль, стоя уже в самом низу лестницы. Здесь не было факелов, и их освещала только луна. — Преступление совершено в нашей стране. И поэтому долг и право народа Бавии судить его.
— Согласен, — не стал спорить Барретт. — Но, Рафаэль, если приговор будет слишком жестоким, жди неприятностей. В войсках уже брожение. Многие считают, что ты бросаешь Ковингтона и других на съедение волкам, чтобы привлечь на свою сторону простой народ.
— Даже если и так, обелить имя Сент-Джеймсов уже невозможно. Ты это знаешь.
Барретт, ничего не сказав, коротко кивнул.
Когда Анни и Кэтлин по пути в часовню вошли в большой зал, то увидели, что он был заполнен крестьянами, солдатами и слугами. Пастухи и ремесленники, земледельцы и рыбаки выстроились в длинную очередь к столу, за которым сидели Рафаэль и мистер Барретт. Они задавали каждому вопросы и что-то записывали.
Несмотря на то, что отношения у Анни с Рафаэлем были сейчас несколько натянутыми, любопытство не позволило ей пройти мимо. Она нашла конец очереди, взяла одного из мужчин за рукав и спросила, что он здесь делает.
— Мы пришли, чтобы быть судьями, — выпалил он. — Прямо здесь, в этом зале. Нас позвали быть присяжными.
Анни кивнула, у нее похолодело все внутри. Она, конечно, будет давать показания, и ничто не заставит ее отказаться от выполнения своего долга, но все же ей было страшно. Джереми Ковингтон ненавидел ее, а она очень хорошо поняла, каким он может быть жестоким и бессердечным.
В часовне было полно дел. Правда, многие пациенты оправились от недомогания, но за ночь появились новые больные. Анни и Кэтлин принесли из кухни бульон и с помощью деревенских женщин и нескольких служанок начали кормить проголодавшихся больных.
Когда уже днем Анни купала больного малыша, в часовню вошла Федра. Сначала Анни подумала, что принцесса решила помочь работавшим тут двенадцати женщинам, ведь дел в таких случаях всегда по горло. Однако испуганное выражение на лице подруги быстро разочаровало ее. Принцесса, возможно, и хотела бы приложить к чему-нибудь руки, но была для этого слишком брезглива.
— Фу! Как здесь пахнет! — с заметным раздражением воскликнула она.
Анни сдержалась, в очередной раз напомнив себе, что Федра никогда не принимала участия ни в каких благотворительных мероприятиях.
— Конечно, пахнет, — спокойно ответила она. — Эти люди серьезно больны.
Федра смущенно оглядела помещение и искренне расстроилась.
— Почему их не могли разместить в казармах или в конюшнях? — шепотом спросила она. — Через две недели я буду здесь венчаться. А что если запах не выветрится? — она взглянула на маленького мальчика, которого купала Анни. — Ты когда-нибудь видела такого жалкого ребенка? Посмотри только — одни ребра торчат.
Анни на мгновение прикрыла глаза. Терпение, терпение, повторяла она про себя.
— Федра, ты думаешь, о чем говоришь? Ты же не Мария-Антуанетта.
Принцесса вытащила белоснежный носовой платок из рукава светло-розового платья и прижала его ко рту, потому что ее вдруг стало мутить.
— Мне очень жаль, — печально промолвила она. — Ты же знаешь, я не хочу быть злой, но…
Анни смягчилась.
— Уходи, Федра, пока еще тебя не схватило. Если ты действительно хочешь помочь, то зайди на кухню и попроси, чтобы прислали побольше бульона.
Принцесса коротко кивнула и едва не убежала из часовни.
Все утро прибывали в колясках и экипажах приглашенные на свадьбу гости, но Анни не думала о предстоящей церемонии. И она, и Кэтлин работали, не разгибая спины.
Когда случайно Анни вспоминала Федру, она говорила себе, что все люди разные, и у них разные способности и силы. Отсутствие стойкости или терпения, необходимых для сиделки — не признак слабости характера. Ее бабушка, Лидия Макквайр Куэйд, ухаживала за солдатами южан во время гражданской войны в Америке. Возможно, Анни унаследовали свои способности от нее.
Уже пробил час, когда Кэтлин уговорила Анни пойти поесть.
В кухне, прежде чем сесть к столу, Анни тщательно вымыла руки, вспомнив, что бабушка Лидия постоянно говорила, как важно соблюдать чистоту, когда ухаживаешь за больными.
Мысли слуг были заняты не революцией и даже не королевской свадьбой, а судом над людьми, которые устроили побоище на рыночной площади в Моровии и застрелили юного студента.
Анни это тревожило, но и было любопытно. Кроме того, всегда лучше держать уши открытыми, чем, как страус, прятать голову в песок.
— Кто-нибудь знает, что за солдат стрелял в парня из университета? — спросила Кэтлин, проглотив кусок мяса.
И тотчас все, кто сидел за длинным столом обернулись и вопросительно уставились на Анни. Очевидно, ни для кого не было секретом, что она стала свидетельницей тех страшных событий. Но, хотя она видела, как студент упал, как брызнула и потекла ручьем кровь — конечно, этого она никогда не забудет, — она не заметила, кто именно стрелял в студента.
Закусив губу, она покачала головой, почти счастливая, что не видела убийцу. Одного выражения неприкрытой ненависти в глазах Джереми Ковингтона было достаточно, чтобы память о нем легла тяжким бременем на всю ее жизнь. Старшая кухарка, крепко сбитая женщина, своим сложением напоминавшая комод, взяла с тарелки в центре стола кусок хлеба.