Невеста в облаках или История Регины Соколовой, родившейся под знаком Весов
Шрифт:
– Негде.
И чтобы хоть как-то смягчить тяжесть этого упавшего слова, за которым читается мое ближайшее будущее, я повторяю это еще раз, изо всех сил стараясь, чтобы это звучало весело, чтобы я почти смеялась, говоря это:
– К сожалению, вы все правильно поняли, Хельмут! Мне негде даже ночевать.
Машина останавливается на перекрестке, у светофора. Мы ждем зеленый. Теперь уже он явно собирается с духом, набирает в грудь воздуха и говорит:
– Если бы вы не поняли меня превратно, я хотел бы предложить вам воспользоваться моей квартирой. Хотя бы на первое время. Я живу один, и вы меня не стесните. Впрочем, если такой вариант для вас неприемлем, я мог бы помочь вам снять гостиницу.
Старомодное воспитание! Когда-то я тоже была почти столь же старомодной. То есть провинциальной. Провинциальной наивной дурочкой. Но сейчас я уже не такая.
– Нет, Хельмут. С гостиницей вряд ли выйдет – у меня нет денег, а тратить ваши я просто не считаю возможным после всех ваших расходов на меня. Если вы правда можете пустить меня переночевать – я не отказываюсь. Спасибо.
Да будь что будет, конечно, разумеется, будь что будет. Не девочка, давно уже не девочка. Взрослая женщина, «со сложной судьбой», как пишут в газетах, женщина, которая только сегодня вышла из тюрьмы. И эта женщина не спит на вокзале в зале ожидания, а едет по Невскому в машине с иностранным гражданином. Впереди ее ждет квартира, ванна и теплая постель. Чего же мне еще надо?
– Я очень рад, что вы согласились. Вы голодны? Может быть, нам стоит заехать куда-нибудь поужинать?
А вот на это у меня точно нет сил. Нет, скорее, скорее уже все – конец и определенность.
– Нет, Хельмут. Я очень устала. Если можно, поедем прямо домой.
Домой. Я сама говорю – домой.
– Разумеется, мы немедленно поедем туда. Машина сворачивает с Невского. Мы едем какими-то переулками. Вот и подъезд. Он выходит, открывает мне дверь, берет мои сумки и ведет к лифту. Мы молча поднимаемся на шестой этаж – на самый верх. В прихожей я отдаю ему пальто – он по-прежнему безукоризненно вежлив.
Это оказалась небольшая мансарда – две комнаты и кухня под крышей, крошечная ванная с газовой колонкой – никакой особой роскоши. Я прохожу прямо в кухню, к окну, и, чтобы что-то сказать, чтобы оттянуть момент объяснения, спрашиваю его, указывая на темноту за окном:
– А что там? Это какое-то большое здание, кажется, но я не очень хорошо знаю город и не понимаю, где мы находимся.
– Это Новая Голландия, – отвечает он.
Новая Голландия. Квартира, из окон которой можно каждый день, каждое утро видеть Новую Голландию. Это то, о чем я мечтала, когда только что приехала в Питер. То, о чем я мечтала за несколько часов до того, как познакомилась с Валерой.
Идеальный партнер
Все, что по законам жанра должно было произойти, произошло в первую же ночь. И по моей инициативе.
Я была ему благодарна. Я понимала, что иначе не получится. И в общем-то я хотела порвать со своей прошлой жизнью. Она обошлась мне слишком дорого.
Мы выпили кофе на кухне. Поговорили о моем деле и о суде. Я спросила, что сказал ему адвокат. Адвокат сказал ему, что меня подставили – в чем он, по его словам, и не сомневался, так как тоже видел меня в тот день и не заметил ни малейших признаков волнения, – но что я не хочу ни на кого доносить и предпочитаю отвечать за других, но не становиться доносчицей. Он сказал, что это еще более укрепило его представление обо мне как о хорошем и благородном человеке, что в его семье он был воспитан в традициях чести и что он понимает, что может чувствовать человек, для которого донос – дело недопустимое. Я про себя улыбнулась: он думает обо мне слишком хорошо – если бы в дело не были замешаны личные отношения, говоря протокольным языком, вряд ли я удержалась бы только из соображений какой-то там чести. Я спросила его, что же это за семья такая, которая воспитывала его в таких традициях – он ответил, что его дед и бабка и другой дед и другая бабка происходят из старинного рода, в котором все всегда служили в армии, «еще при кайзере», и что схожесть наших представлений о чести тем более требовала от него помочь мне в трудной ситуации. Я спросила его, правда ли, что за меня дали взятку. Он завел свою старую песню, которую я уже слышала когда-то, про то, что он давно работает в нашей стране, что он знает, как здесь делаются дела, что если есть возможность спасти человека, то почему ею не воспользоваться… Я подумала, что дача взятки как-то сложно сочетается с разговорами о чести, но возражать ему не стала. Не мне ему это говорить, он меня спас.
А потом я спросила его, как много денег он потратил на все это. Вопрос было тяжело задавать – но ведь я собиралась. На столе в вазочке стояло печенье, самое простое наше печенье, советское, «Юбилейное» – потом оказалось, что он его очень любит, потому что когда-то у них там, в ГДР, его продавали – вкус детства. Он стал брать из вазочки это печенье и ломать его пополам, а потом еще раз пополам. Штук пять сломал, пока наконец не ответил.
– Вы не должны думать об этом, Регина. То есть – вы можете об этом не думать. Это большие деньги для вас – но у вас их нет, а у меня были. Я хотел вам помочь – и я не рассчитывал на то, что вы мне их вернете.
– Я не могу вернуть их вам сейчас. Но – может быть когда-нибудь… Ведь это действительно большие деньги. И для вас – тоже деньги. Вы же не миллионер.
– Я совсем не миллионер, Регина. Но поверьте, что мне все-таки проще заработать их там, чем вам – тут. И это – неважно. Я очень хотел что-то сделать для вас, Регина. Жаль, что мне пришлось сделать это – то есть я хотел сказать, жаль, что пришлось сделать именно это, а не что-нибудь другое, то, что было бы более приятно для всех.
– Вы так много сделали для меня – пожалуй, никто не сделал больше. Вы были рядом, когда мне было хуже всего. Это очень ценно, и это невозможно ничем измерить, никакими деньгами.
– Ну вот и не надо измерять! Хотите еще кофе?
– Хочу. Вы какой-то совершенно необыкновенный человек, Хельмут. Как говорят, теперь таких не делают.
– Скажите еще, что я сумасшедший.
– Я так не один раз думала!
– Русские часто говорят про меня, что я сумасшедший. У вас это не считается… Не считается, что это плохо. У нас нельзя просто так сказать про человека, что он сумасшедший. Это значит, что он неполноценный член общества.
– Я не хотела вас обидеть!
– Да вы меня не обидели. Наоборот. Я достаточно долго живу здесь, чтобы знать, что это похвала.
– Ну тогда вы действительно сумасшедший, – сказала я, чтобы превратить этот слишком серьезный разговор в шутку.
– Нет. Я не сумасшедший. Совсем нет. Просто вы мне очень нравитесь, Регина, – я и не смог это скрыть от самого себя. Я очень хотел… Хотел, чтобы мои чувства к вам были в чем-то выражены – вот так надо сказать, наверное.
– И давно вы это знаете?
– Что?
– Что я вам нравлюсь?
– Давно. С первого раза. С того раза, когда мы с вами встретились, в самолете.
Ну что ж. Тогда тем более я все делаю правильно – если с первого раза.
– Уже поздно, Хельмут. Вам ведь завтра с утра на работу?
– Да, с утра. «Кто рано встает, тому бог подает», так это говорится?
– Угу. Тогда, с вашего позволения, я пойду в ванную. И давайте перейдем на «ты»! Ваше старомодное воспитание позволяет? Вы же говорили мне, что вы современный молодой человек!
– А, да, да… Пиво и боулинг! Тогда я много, наверное, глупостей наговорил! И про польку… Давайте… давай – на ты. Только прости меня, если я буду ошибаться. Я редко говорю русским «ты».