Невезучая или эльфы, как они есть
Шрифт:
— Ничего, — ответила я, стараясь перестать плакать. — Прошлого не изменить. Но теперь я знаю, что ему сказать. Магистр Шамир должен знать, что джинна не убивала его дочь. На самом деле, я думаю, она спасла её, и позволила еще немного пожить без страха, танцуя и радуясь.
Элис посмотрел на меня пустым взглядом, и наша связь передала мне, что он в недоумении.
— Думаешь, она заслужила это? Она хотела убить своего ребёнка.
— Я знаю. И я не оправдываю ее. Но судя по тому, что мы видела — она была больна. Очень больна.
— Больна? — брови куратора чуть приподнялись, и выражение
— Да, студент Элис, это людская болезнь, — подозрительно громко заговорил Аеллир, как мне показалось, спасая меня от необходимости отвечать. — Если вас заинтересовала эта тема, попросите ваших знакомых: студента Арона и Нарона, рассказать вам о душевных болезнях человеческой расы. Уверен, что их ответ будет более чем исчерпывающим. Если нет, сообщите мне об этом, и я посоветую вам учебное пособие.
Всё это было немного странно, тем не менее, я была благодарна ректору, что он отвлёк Элиса, и я смогла собраться с мыслями. Разговор предстоял неприятный, и, четно говоря, я не знала с чего начать, пока не разобрала стенания магистра Шамира. Он умолял джинну не уходить, не забирать у него дочь. Он считал, что девушка внутри джинны всё еще жива, но это был самообман, перед ним стояла именно джинна, принявшая облик человека. Это позволяло ей дольше, чем другим демонам находиться на этом уровне реальности и наблюдать за тем как взрослеет ее ребёнок. Она никогда не бросала Зазу. Она оставила полукровку здесь с ним, потому что не могла забрать ее с собой, но возвращалась снова и снова. Думаю, она ждала, когда демонический огонь возьмёт верх над человеческой кровью.
— Что будешь делать? — спросил меня Аеллир. — Как собираешься рассказать ему о том, что ты увидела? Велика вероятность, что он тебе не поверит, и эта девушка перед ним, она…
— Джинна, — поморщилась я. — Это не его дочь. Только джинна. Думаю, в глубине души он и сам это понимает, но слишком увяз в своём горе, чтобы признать очевидное. Так что вы правы, магистр Аеллир, даже если я расскажу ему всё в мельчайших подробностях, а джинна подтвердит, что его дочь сама согласилась на её условия, он не поверит ни мне, ни джинне.
— Тогда как мы его переубедим? — озадачился ректор.
— Ей нужно прекратить претворяться, — вырвалось у меня, и хотя это не было идеей, а лишь эмоцией, куратор счёл эту мысль разумной.
— Как ей это сделать? — нахмурился Элис. — Ты сама слышишь — он просит её остаться.
— Не её, а свою дочь, которую он видит перед собой, — не согласилась я, чтобы в ту же секунду удивиться свой недогадливости. — О!
— Ты что-то придумала?
— Не знаю, получится ли, но надо попросить Самайю нарисовать её портрет и тогда образ его дочери навсегда останется с магистром. Что думаете?
Мужчины ничего не думали, от слова «совсем», но когда я привела Самайю, приняли активное участие в объяснении того, что и зачем ей нужно сделать. Самайя согласилась, тем более что всё необходимое было у нее с собой.
— Что вы делаете? — заинтересовался нашими странными манипуляциями дядя Анрой, когда мы с самодельным мольбертом и холстом небольшого формата начали ходить вокруг джинны, ища нужный ракурс. Или нужный свет? Короче, я не знаю, что было нужно, но мне пришлось работать носильщиком этих палок.
— Рисуем портрет, — хором ответили мы.
Дядя заметно растерялся и дальше обратился к магистру Аеллиру, который подробно ему всё объяснил. Лич сделал осторожное предположение, что это может сработать и оттащил своего безутешно-упирающегося приятеля в сторонку. Это позволило нам с Самайей подойти к джинне и объяснить ей, что мы хотим сделать. Как и предупреждала Наставница, всем подряд джинна отвечать не стала. Не вымолвив ни слова, она прикоснулась ко мне и передала через огонь, что она согласна.
Первые наброски были неудачными. Мы видели одну девушку, Самайя видела другую, поэтому к написанию портрета присоединился сам ректор. У Самайи это вызвало приступ любовного помутнения, который ей не удалось скрыть, впрочем, она не сильно старалась. Я же откровенно восхитилась его талантом. Вместе у них получилось настолько пугающе похожий портрет, что посмотрев в него, я отпрянула, так как показалось, что девушка, изображённая на нём — живая. Она смотрела на меня бездонными глазами, в которых скрывалось мрачное безумие и неприкрытое желание жить, танцевать и гореть, как самое яркое пламя. И это нельзя было увидеть, это можно было только почувствовать, поэтому у Самайи не получалось изобразить танцовщицу, а Аеллир несколькими штрихами передал то, что увидел в ней когда-то давно и сейчас, в переданных мне богиней воспоминаниях.
Портрет одобрили все, даже джинна, осталось только презентовать его магистру, и дело сделано, но тут дядя и ректор посмотрели на меня и вразнобой сказали почти одно и то же: «кто придумал, тот и отдувается». Что ж, взяла высушенный дядей портрет и понесла магистру Шамиру, увидев его, мужчина перестал плакать, взял холст в руки и тихо прошептал:
— Она. Это она. Моя девочка.
После чего ему удалось взять себя в руки и поговорить с джинной. Она рассказала ему, что натолкнулась на его дочь случайно. Ее сломленный, ослабленный мрачными мыслями дух приманил ее. Он нужен был джинне, чтобы без труда проникнуть в тело человека, зачать ребенка, выносить, а затем родить, поглотив сосуд вместе с душой. Ничего незаконного, всё по договорённости между магами Шатора и её семьей. Джинна предложила девушке сделку, не зная, что та собиралась убить не только себя, но и своего ребёнка. Сделка была совершена и джинне ничего не оставалось, как принять ребенка как данность и выносить джинна-полукровку.
Благодаря портрету магистр Шамир с болью, но принял ее объяснение, и джинна решила не задерживаться, но ее остановила Ришалис, материализовавшись вместе с магистром Кёрном.
— Что-то он не в духе, — пробормотала я, увидев взлохмаченного и сердитого мужчину.
Посмотрела на маленькую Зазу, подгоняющую Самайю с портретом для нее, на недовольного Кёрна и совсем скисла. Я точно должна их знакомить? Это обязательно? Но тут почувствовала, что кто-то толкает меня в спину.
— Идём. Быстрее с этим покончим, быстрее займёмся твоими воспоминаниями… И не бойся, я не позволю ему на тебе кричать.