Невезучий Альфонс (Рассказы)
Шрифт:
В том, что он такую расписку-записку выжмет, Фома Фомич не сомневался, так как капитан-приемщик был из интеллигентов уже третьего поколения и вообще, значить, порядочный дурак и слабак.
И когда Фома Фомич представил, как он будет обводить вокруг пальца молодого карьериста-специалиста, настроение улучшилось. И даже невтерпеж стало скорее добраться до судна и развеять кошмар давеча пережитого привычно-обыденным.
Но все произошло вовсе даже не привычно и не обыденно, потому что на контейнерном терминале Фома Фомич со скоростью
Причинами происшедшего можно считать: а) недавно пережитый Фомой Фомичом стресс; б) нарушение правил движения автотранспорта на территории морского порта, которое последовало вследствие движения с недозволенной скоростью других четырехсот "Жигулей", отправляемых на
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ И НЕКОТОРЫЕ ИСКЛЮЧЕНИЯ ИЗ НЕЕ
Но если определяемое Волей Неба наше беспомощное судно будет прибито к берегу, то от водяной могилы наши мореходы на побережье могут спастись, коли веслами и мужеством владеть будут. Гамалея П. А. Опыт морской практики
Вместо вчерашней непорочной и сияющей голубизны небо набухло влажной мутью - "серок" по-поморски.
– Блондинка!
– докладывает с военно-морской четкостью Андрей Рублев, пялясь в цейсовоский бинокль на близкую корму ледокола и облизываясь под окулярами. Он докладывает об этом факте так, как сигнальщик об обнаружении перископа вражеской подводной лодки. Блондинка раздражает нашего рулевого тем, что око ее щупает, а зуб неймет.
Блондинка разгуливает по ледокольной корме без головного убора.
– В парике?
– спрашиваю я.
– Нет, крашеная!
– с презрением докладывает Рублев.
– Откуда у этих ледобоев валюта на парики?
– Так что, Копейкин, она на палубу сушиться вы-лезла?
– спрашивает наблюдателя Дмитрий Саныч.
– Сушка вымораживанием?
– Нет. По другому поводу она вылезла, - мрачно не соглашается Рублев.
И мы все трое машем блондинке.
Она отвечает ледяным презрением и даже отворачивается. И в довершение кто-то из ледобоев обнимает ее и тискает сквозь ватник. С досады на такое вопиющее безобразие мой сдержанный напарник нарушает наш уговор ругаться только в самые напряженные моменты проводки. Правда, он ругается на английском.
Для оценки нервно-психического состояния моряка судовые психиатры выделяют девять категорий: настроение, психическая активность, контроль над эмоциями, внутренняя собранность, тревожность, общительность, агрессивность, потребность достижения (желание делать все так быстро и хорошо, как только возможно), потребность в информации.
Вероятно, при выработке этой шкалы психиатры изучили все виды морских стрессов. Но не учли стресс от зрелища объятий на корме ледокола с точки зрения, подобной нашей.
– Пари, что она в парике!
– предлагаю
– Давайте!
– соглашается Рублев и орет через все море Лаптевых: - Эй, куртизанка!!!
Такое обращение появилось в его лексиконе потому, что Саныч пять минут назад рассказывал про Котовского. Оказывается, тот не только играл на корнет-а-пистоне, но и увлекался французскими романами. В результате в одном из приказов (в мирное уже время) он написал буквально следующее: "Ваша часть после маневров выглядела, как белье куртизанки после бурно проведенной ночи".
Тип, который обнимает блондинку, оборачивается на глас Рублева и показывает всем нам кулак.
– Кобра!
– шипит Рублев.
Вахтенное время, когда лежишь в дрейфе и бездельничаешь, тянется медленно. И я рассказываю коллегам историю с женским париком.
Как однажды шел через мост над Дунаем в прекрасном городе Будапеште, рядом с прекрасной, прелестной, нежной и, видимо, страстной дамой, с этакой белокурой Гретхен. И все во мне екало от быстро нарастающей влюбленности. Она отвечала кокетством утонченным и вообще сногсшибательным. И мы уже вдруг касались друг друга руками, и сталкивались плечами на ходу, и прекрасно дурели.
А в сорока метрах под нами струил синий Дунай, вспененный крепким попутным ветром.
И, вероятно, ветер, высота моста, огромность пространства усиливали восхитительное мое возбуждение.
Я поглядывал за перила и на спутницу, чередуя эти взоры. И ее лицо, ее белокурые волосяные волны как бы мчались мне навстречу.
И вот в очередной раз эти волосяные волны на самом полном серьезе помчались мне в глаза, и в рот, и в нос. И сквозь мертвый холод волос до меня донеслось:
– Держите! Держите его! Господи! Ах!!
Волна волос перехлестнула через мою голову и с высоты сорока метров полетела в синие волны Дуная.
– Дурень!
– орал рядом кто-то черный, встрепанный, осатанелый.
– Он из Парижа, настоящий! Прыгайте! Почему вы его не удержали?! Какой дурень! Ах, боже мой!
Первый (и, вероятно, последний) раз в жизни я наблюдал такую метаморфозу, такое мгновенное и абсолютное перелицовывание физиономии. Только что был " + ", и вдруг выскочил " - ".
Парик Гретхен спланировал в синие дунайские волны и исчез под мостом.
Несмотря на полное обалдение, я, к счастью, не сиганул через перила. А мог бы. Трансформация нежнейшей и очаровательной женщины в черномазую мегеру потрясла все мои логические центры, ибо произошла мгновенно! Причем и внешняя и внутренняя: из Гретхен - в мегеру и из пленительного кокетства - в "Прыгай! ".
Рублев отвечает на мою новеллу новеллой о теще. Та работала троллейбусным кондуктором и беспрестанно заявляла, что там и сям видит его с разными посторонними женщинами, хотя близорука и даже под своим муравьедовским носом ничего не видит.