Невезучий Альфонс (Рассказы)
Шрифт:
– Обязательно, - пообещал Яков Борисович, наматывая на указательный палец клок макаровской бороды.
– Счастливого плавания, товарищи офицеры. В душе я вам завидую. И вашей молодости, и предстояшему вам делу.
Замечательный миг моей жизни. В душе, сердце и печенке все пело:
Лейтенант, не забудь, Уходя в дальний путь, По морям проплывая вперед...
Дударкин шагал рядом довольно угрюмо. Наконец сказал:
– Слушай, ты, конечно, свершил карьеру, которая даже мне не снилась, но...
– И без всяких Золотых Рыбок, Коля!
– не удержался я.
– Между нами, девочками, Витя, у этих корабликов обшивка толщиной в ноготь, а
Какая мелочь! Я не испытывал никаких страхов, готов был схватить за шкирку Полярную звезду и перекинуть ее из Малой Медведицы в Южный Крест.
– Мне не нравится твое жеребячье настроение. Морянцев, конечно, боевой мужик, но неужели ты не понимаешь, зачем и почему он поставил тебя головным на переходе в Архангельск?
– Ну, поставил и поставил...
Он объездил заморские страны, Совершая свой дальний поход, Переплыл все моря-океаны, Видел пальмы и северный лед...
– Вся армада - балтийцы, а мы - североморцы. Только ты и я - североморцы. Балтфлот списал сюда тех, от кого желал избавиться. Они все обозлены перспективой службы на ДВК.
– Ну и черт с ними!..
И не раз он у женщин прелестных Мог остаться навеки в плену, Но шептал ему голос невесты...
– На наших лайбах допотопные механические лаги да паршивые магнитные компасы - и это все, Витенька. А здесь и летом такие туманы, что их ножом режь. Если мы, головные, обыкновенно и нормально подсядем на какую-нибудь баночку, то следующие за нами в кильватер бравые балтийцы на меляку уже не сядут. Товарищ Морянцев шлепнет якорь и будет смотреть интересное кино: как твой "СС-4138" сидит на меляке и какие действия предпринимает во спасение... И вообще, понимаешь ли, кто толком не знает, в какую гавань плывет, для того и нет попутного ветра. Эту сентенцию не я изрек. Это изрек Сенека. Когда я своими словами пересказал древнего философа Морянцеву, он так обозлился, что откусил мне пуговицу на мундире. Учись, молодой и красивый лейтенант, в некоторых случаях любить ближнего, только пока он далеко...
Конечно, все это не дословно, но холодок ледяного душа, пролившегося тогда на мою восторженную душу, и сейчас ощущаю.
Есть азбучная истина: пока ты какой-то там помощник командира, собственный корабль кажется тебе маленьким, прямо-таки ничтожно маленьким по сравнению с разными там лайнерами или танкерами и ты за него, малютку, стесняешься. Но как только вознесло на мостик в роли командира, так сразу замухрышка роковым образом начинает увеличиваться в размерах. И у тебя руки дрожат со страху, и ты абсолютно не можешь понять, как это раньше твой гигант умещался у развалюхи причальчика?
Мне было двадцать четыре года и двадцать восемь дней, когда я поднялся в рубку и кораблик под моими ногами стремительно начал удлиняться и расширяться - точь-в-точь дирижабль, который надувают газом на стапеле. Но, к сожалению, взлететь кораблик никуда не мог - он был рожден плавать, а не летать.
В глазах у меня десятерилось, и - ужас какой!
– я осип. Надо: "Отдать кормовые!", а я хриплю: "О-о-о! ...ые! "
– Эй, пираты!
– заорал правнук кухарки дедушки Крылова.
– Слушайте сюда! Отходим на носовом шпринге! Отдать кормовые! А вы, товарищ командир, будьте любезны, если вас, конечно, не затруднит, пихните, когда доложат, что корма чиста, вот эту штучку на самый малый вперед! Штучка, кстати говоря, рукояткой машинного телеграфа называется - это-то вы еще не позабыли?.. Право на борт! Товарищ командир, если вас не затруднит, поставьте ручечку обратно на стоп, а теперь чуток назад ее пихните! Так! Очень хорошо, ребята! Отдать носовой! Товарищ командир! Разрешите доложить, что мы на данный момент куда-то поехали, но не забывайте, пожалуйста, что мы пока задним ходом едем... Стоп машина! Малый вперед! Цель в дырку из бухточки!
И мы поплыли.
Никаких вам гирокомпасов, радиопеленгаторов, радаров. Никаких прогнозов погоды на факсимильных картах. Ну, и, кроме Луны, тогда у Земли еще не было никаких других навигационных спутников.
Только мы вышли в залив, как флагман Морянцев вызвал меня по УКВ и сообщил, что у них на борту лишний матрос, и матрос этот принадлежит мне, и потому надо всем лечь в дрейф, а я должен подойти к нему, Морянцеву, и забрать этого чертового матроса к едрене фене. Фамилия матроса была Мухуддинов. Он был знатный чабан где-то в альпийских лугах, имел орден Красного Знамени за трудовую доблесть и смертельно ссорился с боцманом Чувилиным В. Д., который недвусмысленно пообещал спихнуть знаменитого чабана за борт, как только мы окажемся на достаточно глубоком месте. Такая перспектива Мухуддинова не устраивала, и он с моего судна удрал на флагманское.
Естественно, Морянцев еще поинтересовался тем, как, почему и каким образом я умудрился не проверить перед выходом в море наличие на борту экипажа.
– Давай, Витя, швартуйся к нему сам, - сказал Коля.
– Начинай привыкать.
Итак, первая в жизни швартовка. И не к причалу, а к другому кораблю на открытой воде. Правда, штиль был мертвый, но все равно другой корабль - это вам не твердый неподвижный причал. И я крепко поцеловал Морянцева левой скулой в правую.
– Без тебя, Витька, я умру, а с тобой тем более!
– одобрил маневр Коля, покатываясь в очередном приступе беззвучного смеха.
Знаменитого чабана перекинули к нам на борт, и я довольно удачно отскочил от Морянцева полным задним...
Белая ночь - будь она трижды неладна! В белые ночи маяки не горят, и опознать их по световым характеристикам: проблесковый, группо-проблесковый и так далее - нет возможности. Надо маяки знать визуально или сравнивать натуру с рисунком лоции, а ракурс лоцманских изображений вечно не тот...
О! Сколько пота я стряхнул со лба в эти белые волны! И как занятно сейчас - пожилому и умудренному - рассматривать "Записную книжку штурмана" тех времен, которую я вел согласно правилам штурманской службы, но не совсем по правилам.
На первом развороте:
"Строй кильватера, дистанция между кораблями 2 кабельтова".
"Обязательно прочитать "Огни" Чехова, 1888 г.".
"Веер перистых облаков и усиление зыби указывают на приближение шторма".
"В Тихом океане странная медно-красная окраска неба после заката и увеличивающаяся продолжительность сумерек - признак урагана".
"У Жижгинского маяка могут встретиться плоты в большом количестве обязательно выставить впередсмотрящего".
"Рандеву, если все растеряются в тумане, - Куйский рейд".
На следующей странице, сразу после строгих "ПРАВИЛ ВЕДЕНИЯ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ШТУРМАНА", где указано: "З. К. Ш. является официальным служебным документом, по которому можно в любой момент проверить, откуда получены данные, послужившие для тех или иных расчетов", - следует такая моя официальная запись: "Лицо - серое, как истрепанная обложка книги. В конце рассказа он напьется".
Дальше идут уже серьезные расчеты.
До Архангельска доплыли нормально и отшвартовались в Соломбале.