Невезуха
Шрифт:
— Макса нету, есть котлета, — пробормотал я. — И мне не хочется открывать глаза, и снова жить.
Интересно, кто придумал эту гадкую жизнь? И почему в ней всегда сначала гадко, потом очень гадко, а затем уже невозможно гадко? Боль была во всем теле, болели руки, ноги, в желудке плескалась желчь, стараясь выбраться наружу. Болела печень, почкам было совсем хреново, а еще болела нога. С ней что-то было явно не так. Я открыл глаза и увидел черный дым, который поднимался из-под моих ног, когда он дошел до моего лица, то ощутил, что он пахнет горелой пластмассой, и понял, что вдыхать его смертельно
— Макс, ты куда? Не бросай меня!
Блин! Пришлось лезть обратно. Не бросать же эту не то девочку, не то непонятно что. Она меня выручала не раз, да и вообще мы, русские, детей в беде не бросаем, даже если от ребенка остался один мозг. Я, обжигая руки, нашел этот чертов шар, отсоединил кабель, бросил его в рюкзак, лежащий рядом, и пополз обратно. Дышать нечем, пол горячий, люк далеко, а до смерти четыре шага — именно столько было от меня до взбесившегося реактора.
Глава одиннадцатая
Нет, с этой планетой точно явно что-то не так. Мне на ней столько досталось различного рода опасных приключений, сколько я не получал за всю свою, не очень веселую и спокойную, жизнь. Да и случалось в ней много: робототехником был, и летчиком, и сбитым истребителем, и десантником и диверсантом, а еще ассенизатором, звездолётчиком, покорителем других планет, смотрителем и хозяином звездной станции, и много чего еще.
А ранен был сколько раз? Причем больше всего здесь, на этой планете. Не, надо отсюда выбираться. Это не моя война и не мой мир — вон, уже как Лев Толстой заговорил. Значит, надо валить отсюда. Я отполз от моего горевшего робота метров на двадцать. Взорваться он бы не взорвался, нечему, реактор заглушила автоматика, боезапас израсходован, но от его жара находиться рядом было невозможно.
Вокруг моего неудачного места посадки стоял нехоженый лес, огромные деревья тянулись к ярко-лимонному небу, на котором висело голубой солнце. Коричневые, почти черные ветки с темно-синими листьями давали тень и укрытие, робот сбил их немало при падении, и теперь часть их тлела, выбрасывая удушливый дым. Небо, конечно, красивое, и лен тоже, но это красота для тех, кто ничего не понимает. А кто понимает, тому отсюда надо мотать. Не местные мы, понаехавшие, а аборигены понаехавших не любят, впрочем, как и везде, они их на ноль умножают, и пришельцев не становится. Правда, насколько мне это известно, такое везде происходит.
В общем, надо валить отсюда, только сил нет. Я лег на черную землю и закрыл глаза. Хватит с меня. Устал. Милые, дорогие аборигены, приходите и убивайте меня. Хватит, пожил. Да и жизнь ли это была? Надоело. Я еще немного себя пожалел, потом просто вырубился. И мне приснился сон, как я с веселой девочкой Мией, которая была одета в красное короткое платьишко с желтыми пятнами и черными косичками и держала меня за руку, шли по лесу, где росли деревья с темно-синими листьями. А шли мы к развалинам древней базы, которая находилась посередине леса где-то километрах в пяти от падения робота. Стояла она в большом черно круге, непонятно как образовавшемся. А внутри развалин
По дороге Мия рассказывала мне, что места здесь опасные, и не стоило нам здесь падать, будто это я решал, где приземлиться роботу, и вообще ей здесь не нравится, потому что в этом странном лесу живут опасные хищники, но даже они боятся заходить на территорию базы, потому что там много эманаций смерти, а мы туда идем.
— И что? — ответил я ей. — Что такое смерть? Лично меня этой безносой подругой не напугаешь. Я с ней достаточно близко знаком, чтобы понять, что она не беда, а избавление от всех бед. Эта костлявая девица просто закрывает страницу неудавшейся жизни, и все. Будут еще другие жизни, и возможно они получатся лучше. Так стоит ли боятся того, что несет благо?
Но ответить мне Мия не успела, из темноты вышел огромный зверь, грозно сверкая красно-багровыми глазами в свете желтой луны, и девочка забежала за мою спину, истерично крича:
— Макс, проснись! Нас сейчас сожрут.
— Успокойся, — сказал я, улыбнувшись. — Это же только сон. Никто никого не будет жрать. К тому же я с тобой. Забыла? Это же я, твой спаситель от всевозможных бед. Подумаешь, какой-то зверь. Мало, что ли, я их видал? И этот не такой уж и страшный, я думаю, он немного постоит, посмотрит на нас и уйдет.
— Это не сон! — сказала печально Мия и ткнула меня в бок электрошокером, который вытащила из складок своего красного платья. — А явь. И если ты не проснешься, то мы все умрем.
Интересно, откуда у маленькой девочки шокер? Где она его взяла? Меня скрутило от боли, мышцы содрогнулись, подбросили с земли вверх, я упал, больно ударился плечом, и наконец-то проснулся. Мии, понятное дело, нигде не было, это все-таки и правда оказался сон, а вот зверь, глядящий на меня из темноты багровыми глазами, никуда не делся, реальная скотина.
Он зарычал, принюхиваясь, и я вздохнул:
— Ну чего тебе надо, животное? — проговорил я, вытаскивая винтовку из рюкзака. Патронов осталось пол рожка, на эту гадину хватит, но иглы надо беречь, вряд ли она здесь одна. Я вздохнул и поставил одиночный режим огня. Страшно мне не было. Да кто она, эта тварь, чтобы меня убивать? И не такие меня прибить хотели, пусть встает в очередь. — Видишь, человек устал, лег отдохнуть. Жрать хочешь? Так иди, жри кого-нибудь другого. А то ведь убью нафиг!
Эта скотина меня не поняла. Зверь начал приближаться, глаза разгорелись, превращаясь в больше чашки огня, рык стал каким-то мягким, гипнотическим. Может это было у него какой-то формой нападения, ну, типа, успокоить, загипнотизировать, а потом сожрать, может это мне вообще показалось, но я не понял, чего это он, и просто нажал на курок. Игла воткнулась прямо в рожу, взорвалась ярким желтым огоньком, и зверя не стало — вот он был, и его нет. Нет, не умер, а просто исчез. Одним прыжком унесся неизвестно куда. Ну и ладно. Не случилось у нас с этой тварью любви, бывает, но плакать не стану. Как там поется в одной уже забытой песне, «У нас любовь была, но мы рассталися, она кричала всё, сопротивлялася…»