Невидимка и (сто) одна неприятность
Шрифт:
И не верю, что он это сделал.
Он не мог. Я — Невидимка. Я никому не интересна.
Кончик носа чертит линию вверх — по переносице, и поцелуй на этот раз целомудренно касается лба — центра нарисованного солнышка. И это словно рушит опутавшие меня чары, я, наконец, смогла отпрянуть, уставившись на Лагранжа широко открытыми глазами.
Он смотрел на меня серьезно, без следа привычной насмешки. Глаза с расширившимся зрачком казались неожиданно темными, и грудь часто вздымалась, натягивая ткань футболки.
— Зачем?.. — хрипло сорвалось с моего языка.
— Зачем? — изумленным эхом переспросил Даниэль. И улыбнулся своей безбашенной солнечной улыбкой. — Дай-ка подумать… зачем люди целуются?..
Он возвел глаза к потолку и задумчиво постучал пальцем по губам.
Я вспыхнула и отвернулась.
Дурак!
Губы горели. В теле поселилось какое-то странное тянущее чувство, и от одного ощущения его присутствия за моей спиной по позвоночнику пробегали мурашки. Незнакомый пьянящий коктейль ощущений кружил голову.
Тишина затягивалась.
— Если хочешь, никто не узнает, — прозвучал голос за моей спиной.
— Что не узнает?
— Что ты мне нравишься.
— А ты мне нет! — рывком обернувшись огрызнулась я.
Лагранж теперь полулежал на моей кровати, опершись на локоть и смотрел на меня, сидящую, снизу вверх.
— Опять врешь, — констатировал он, и прозвучало это без капли самодовольства. — Моя очередь спрашивать — зачем?
— Затем, что мне это все — не нужно! — рассердилась я.
— Откуда ты знаешь, что не нужно, если даже не пробовала?
Я почувствовала, что снова заливаюсь краской. С чего он решил, что не пробовала? Это он намекает, на то, что я целоваться не умею?
— Все, мне надоело! Уходи.
— Не-а, — парень мотнул головой.
— Проваливай, Лагранж!
— Даниэль.
— О, мальчик помнит свое имя? Какой умный мальчик! А ведь у него такая большая проблема с запоминанием имен!
Я подскочила. Лагранж выпрямился, но остался сидеть. И я снова чуть его не стукнула, в попытке пихнуть в сторону двери, но что-то меня остановило. Что?
Взгляд.
Раньше, когда я злилась, Лагранж смотрел на меня с усмешкой, очевидно развлекаясь и получая неземное удовольствие, доводя меня до бешенства. Но не сейчас.
Не было насмешливого прищура, и углы губ не подрагивали, сдерживая улыбку. Он был серьезным и даже… грустным каким-то.
Это сбивало с толку, гасило яростный запал.
Мне не нравилось видеть его таким. Лучше пусть улыбается.
— Уходи, — тихо повторила я, с трудом подавив в себе порыв сделать что-то, что обязательно вызовет у него улыбку. Например, запустить пальцы в золотистую копну — и взъерошить ее.
— Хорошо, — неожиданно согласился Лагранж. — Две вещи — и я уйду.
— Я не собираюсь с тобой торговаться!
— Поцелуй меня. И пообещай, что подумаешь.
— Я не…
Он встал. Резко. Стремительно перетек из одного положения в другое, оказавшись ко мне вплотную. Тяжелые ладони легли на талию, притягивая меня к твердому горячему телу, обволакивая чужим, мужским запахом.
— Ну же, Лали. Пожалуйста.
Отчаянно зажмурившись — гори оно все синим пламенем, лишь бы ушел! — я сжала руки в кулаки, чтобы не дай бог не вцепиться ими в Лагранжа, привстала на цыпочки и на мгновение прижалась к раскрытым мне навстречу губам. И тут же отпрянула, словив маленькую молнию по позвоночнику.
Пусть только попробует сказать, что не считается!
— Теперь пообещай.
— Я подумаю, — прошептала я, не открывая глаз.
— Даниэль.
— Д… Даниэль… — произнести вслух это имя оказалось невероятно сложно.
И он отступил.
Но глаза я открыла, только когда щелкнула, закрываясь, дверь.
Даниэль
У меня никогда не было девушки. Девушки — были. А девушки — не было.
До шестнадцати я был на строгом домашнем обучении, из общения с внешним миром — только выходы с отцом на различные мероприятия, многолюдные, но не способствующие созданию каких-либо продолжительных отношений. А поступление в Академию хоть и стало глотком свободы, но весьма своеобразным. Я по-прежнему был загружен под завязку, да и… Меня — и моих партнерш — полностью устраивали необременительные связи к обоюдному удовольствию: у студенток Королевской Академии отношения с парнями располагались на низшей ступеньке приоритетов, потому что амбиции есть, а скидок на пол — нет.
Флирт и секс. И ничего более.
До сегодняшнего дня.
До вопроса “Зачем?”.
Зачем пришел? Зачем разбудил? Зачем поцеловал?..
Затем, что я не особенно жаждал участвовать в карательной акции, несмотря на просьбу общественности, но мысль о том, что кто-то другой притронется к Невидимке, пусть даже, чтобы разукрасить, вызвала внутри волну протеста.
Затем, что она спала прямо в одежде, поверх покрывала, и вся сжалась в комок от ночной прохлады и не было возможности просто выдернуть одеяло и укрыть, не разбудив.
Затем, что захотелось. И это было даже не желание, а острая потребность.
Нежная, сладкая, отзывчивая. Она сама не поняла, что она — отзывчивая. И только огромным усилием воли я удержал при себе свои руки.
Не напугать. Не передавить. Не испортить.
А совсем не давить — тоже нельзя. Не подпустит. Девочка-невидимка ловко умеет выстраивать стены и прятаться в тенях…
Плиты замкового пола мелькали под ногами.
На самом деле — это все было глупость.
Ты не туда пошёл, Даниэль. Тебе не надо туда, поверь мне.
И тебе, и ей хватает тех неприятностей, что у вас уже есть, чтобы создавать еще и новые.
И девочка слишком хороша, чтобы окунать ее в дерьмо под названием "Эрик Лагранж".
Не нужно тебе этого.
Просто не нужно.
Я остановился стиснув челюсти и сжав кулаки, и знал, что нужно.
До скрипа зубов, до боли в пальцах — нужно.
Нужно! Необходимо!
Подышал. Пошел дальше.
Разбуженная эмоциями сила кипела, бурлила, давила на череп, распирая его изнутри раскаленным шаром, жгла в груди. Можно было бы устроить им всем тут знатный “срыв”, какого Горки еще не видели, если ее отпустить.