Невидимка и (сто) одна неприятность
Шрифт:
Эриндейл ушел в блок и глухую оборону, чего я и добивался — сконцентрироваться на атаку под градом ударов намного сложнее.
А когда он все же упал, я ласково придавил его дополнительным весом, чтобы не дергался, и присел рядом на корточки.
— Скажи спасибо, что я — в отличие от тебя — действительно лежачих не бью. А еще, что я вызвал тебя сюда. Попробуешь еще хоть раз на меня тявкнуть — повторю при всех. И мы ведь оба знаем, что ничего мне за это не будет, да?
Мне не доставляло особого удовольствия открывать
— Так что давай сойдемся на том, что мы квиты, и разбежимся, окей?
Унижать Эриндейла еще больше и добиваться от него утвердительного ответа я не стал. Достаточно было того, что он меня услышал. Надеюсь, услышал.
Когда многотонная — по ощущениям — невидимая плита, давящая на спину, растаяла, Эриндейл сдавленно закашлялся. Я схватил его за шкирку и вздернул на ноги, а потом от души припечатал исцеляющим заклинанием — с избытком, до рези в глазах, головокружения и тошноты. У него, конечно.
— Не благодари.
Повернулся и зашагал к выходу — машина должна была прибыть с минуты на минуту.
— Мастер Даниэль.
Мистер Даст — почетный конвой и верная нянька — почтительно распахнул передо мной автомобильную дверцу. Я плюхнулся на кожаное сиденье, дождался, пока дверца захлопнется и, подперев голову кулаком уставился в окно. Даст обошел машину, сел с другой стороны, кивнул охраннику на переднем сиденьи и шоферу, и машина, тихонько заурчав, тронулась с места. Закатное солнце сегодня как-то не очень удачно отражалось в стеклах, и было не понять, сидит ли на окне кто-то с приметно-белой косой или нет.
Впрочем, я же сам сказал, что провожать меня не надо.
Но ведь не то чтобы Невидимка меня слушалась…
Тяжелее всего было держать серьезную мину и не улыбаться, как идиот, собственным мыслям.
— У вас сегодня хорошее настроение, мастер Даниэль.
— Неужели?
— Впервые за несколько месяцев. Радостное событие?
— Живительный горный воздух, — я прекратил пялиться в окно и откинул голову на спинку сиденья, прикрыв глаза.
— Значит, мистер Лагранж прав, и “Зеленые горы” действительно идут вам на пользу.
— Мистер Лагранж всегда прав.
Сарказм прятать я даже не пытался, все равно в мое смирение никто не поверит. Неодобрительный взгляд отцовского верного пса отозвался зудом между лопатками даже с закрытыми глазами, аж плечами передернуть захотелось.
И все равно он не смог выбить из меня чувство какой-то беспечной легкости, в невесомости которого я провел всю долгую дорогу до дома.
Когда мы въехали в ворота городского особняка, уже стемнело.
И расплата за эту легкость настигла меня стоило мне ступить на хрустящий гравий дорожки. Белые стены с высокими окнами, мраморная лестница, и на ней — внушительная фигура с идеальной осанкой, суровым профилем и вечно сжатыми губами.
Отец, встречающий своего сына.
Фантомное удушье сдавило горло спазмом, и я скривился.
Сжатые губы сделались еще тоньше.
— Чтобы этой гримасы я в свой адрес больше не видел, — негромким ровным голосом произнес отец вместо приветствия, пока я поднимался по лестнице. — В конце концов давно уже пора научиться держать себя в руках. У тебя десять минут на то, чтобы переодеться, сегодня ты сопровождаешь меня с визитом. Я жду тебя в машине.
Я кивнул и вознамерился молча пройти мимо, но на плечо легла жесткая рука. Пронизывающий до костей взгляд уперся в мое лицо.
— А это тебе потом придется потрудиться мне объяснить.
Короткий взмах рукой, и разбитую губу неприятно защипало. Я едва удержался от того, чтобы проверить языком — все зажило. Снова кивнул.
И мы разошлись: он — вниз по лестнице к ожидающему пафосно-статусному, натертому до искристого блеска лимузину, я — в дом.
Визит — это хорошо. Это прекрасно даже.
День все же удался.
Глава 9
Элалия
Ну как так-то?!
Отлично избежала, Лали! Просто превосходно! Просто сто баллов из ста!
Сейчас я злилась только на себя.
Да, Лагранж, распустил руки, когда никто его об этом не просил, но дальше-то…
Мысль вырваться, оттолкнуть его, мелькнула и пропала так быстро, что можно сказать, что ее и не было. Потому что это было невероятно, сумасшедше, головокружительно приятно — целоваться с ним.
Да, не он меня целовал, а я с ним целовалась. Забыв о том, что не хочу и не умею. Забыв вообще обо всем.
Мне просто нравились эти поцелуи. Нравилось ощущение гладкой горячей кожи под моими пальцами. Нравилось, как ко мне прижимается большое, сильное тело, такое непохожее на мое собственное. Его хотелось потрогать, пощупать, погладить… до одури.
Но я не решилась.
Все, что я себе позволила — поднять руки выше и запустить их в золотистую шевелюру. И это тоже было приятно до потемнения в глазах — чувствовать, как шелковистые пряди скользят между пальцев и щекочут ладони.
Хорошо, что он сам остановился.
Я за это была ему почти благодарна. Почти — потому что надо было и не начинать!
Он же теперь все неправильно поймет!
Решит, что я согласна!
А я не согласна. Нет! Даже если это приятно, я не дура отрицать очевидное, это все равно глупо, недальновидно и нерационально.
Лагранж — ходячая катастрофа. Взять хоть сегодняшние синячищи. Он будет стоить мне репутации, учебы, и бог знает чего еще… тогда как мне осталось совсем чуть-чуть продержаться до полного совершеннолетия.