Невидимка с Фэрриерс-лейн

Перри Энн

– Да, это возможно, – мрачно подтвердил Питт, – хотя и не очень. Какой такой еще грех?

– Не знаю. Ты и должен это выяснить.

– Может быть, но мне опять нужно заниматься убийством Стаффорда и добыть доказательства, что Джунипер Стаффорд или Адольфус Прайс приобрели опиум. Мне нужно знать о них гораздо больше, чем известно сейчас.

– Да, конечно, но ты ведь не забудешь о деле Блейна – Годмена, правда? Я хочу сказать… – И вдруг ее осенило. – Томас! Что, если в этом деле замешана чья-то запретная связь, недостойное поведение, подкуп, насилие, какое-то другое действие, которое затрагивает интересы кого-то из сильных мира сего, или любовная

интрига, которая могла бы кого-то погубить? Тогда появился бы повод убить судью Стаффорда, прежде чем тот что-то обнаружил, даже если это никак не снимало вину с Годмена. Так не могло бы случиться?

– Да, – осторожно ответил Томас, – да, такое не исключено.

– И тогда ты расследовал бы такую возможность? – настаивала Шарлотта.

– После того, как выяснил бы все о Джунипер и Адольфусе. Не раньше.

Она улыбнулась:

– Ну и хорошо. Не хочешь ли чашку какао на сон грядущий?

На следующий день Шарлотта поручила Грейси следить за порядком в доме, а сама села в омнибус и покатила на Кейтер-стрит к Кэролайн. Прибыв в начале двенадцатого, она узнала, что мать уехала по какому-то делу, а бабушка сидит в большой, старомодно обставленной гостиной у камина и кипит от негодования.

– Ну, – сказала она, яростно взглянув на Шарлотту, сидя очень прямо, сцепивши старые, похожие на птичьи лапки руки на набалдашнике палки, – ты наконец явилась навестить меня, не так ли? Наконец вспомнила про свой долг. Немного поздно, девочка.

– Доброе утро, бабушка, – спокойно отвечала Шарлотта. – Как поживаете?

– Болею, – ответила она колючим тоном, – не задавай глупых вопросов, Шарлотта. Разве я могу не болеть, если твоя мать ведет себя как отчаянная дура? Она вообще-то никогда не была особенно умна, но сейчас, кажется, растеряла последние остатки умственных способностей. После смерти твоего отца она словно с цепи сорвалась. – Бабушка сердито фыркнула. – Полагаю, этого и следовало ожидать. Некоторые женщины не могут справиться со вдовством. Нет умения вести себя, не знают, что подобает, а что нет. И она никогда не понимала это как следует. Моему бедному Эдварду все время приходилось ее учить!

В другое время Шарлотта не обратила бы внимания на столь оскорбительное мнение. Ее бабушке всегда было свойственно подобное направление мыслей, и Шарлотта привыкла к этому, но сейчас она почувствовала необходимость защитить мать.

– Какие глупости, – ответила она резко, садясь на стул напротив. – Мама всегда обладала совершенным пониманием того, что и как надо делать.

– Не смей говорить мне «глупости», – отрезала бабушка. – Ни одна женщина с малейшим пониманием приличий не разрешила бы своей дочери выйти замуж за полицейского, даже если бы та была безобразна, как лошадь, и глупа, как курица. – Она подождала, чтобы Шарлотта как следует насладилась этим язвительным замечанием, но так как внучка и глазом не моргнула, неохотно продолжала: – А теперь она ведет себя как дурочка, гоняясь за дружбой людей, выступающих на сцене. И, клянусь небом, это вряд ли лучше! Они, возможно, знают, как говорить на правильном английском языке, но их мораль ниже всякого уровня. Все они ведут себя недостойно, и половина из них евреи – я точно это знаю. – И она опять яростно взглянула на Шарлотту, вызывая ее на словесный поединок.

– А какое отношение это имеет ко всему остальному? – спросила Шарлотта, стараясь показать, что ей о том ничего не известно.

– Что? Что ты сказала? – Старая леди была глухой не всегда,

а в зависимости от обстоятельств и теперь решила заставить Шарлотту повторить замечание в надежде утихомирить ее, а за это время самой придумать какой-нибудь сокрушительный ответ.

– Я спросила, какое имеет отношение к делу то, что они евреи? – повторила, улыбаясь, Шарлотта.

– Какое это имеет отношение? – сердито возразила бабушка. – О чем ты говоришь, девушка? Иногда ты несешь такую чепуху! Вот что происходит, когда якшаешься с низшими необразованными классами, которые не могут даже выразить подобающим образом свои мысли. Я скажу тебе, что случится в будущем. Я и твоей матери говорила, но разве она меня слушает? Тебе придется что-нибудь предпринять в отношении ее.

– Но я ничего не могу сделать в этом отношении, – терпеливо ответила Шарлотта. – Я не могу заставить ее слушаться вас, если она не желает этого.

– А теперь послушай меня, глупая ты девчонка. Честное слово, ты и святого выведешь из себя.

– Да? Я никогда не думала, что вы святая.

– Не дерзи! – Старая леди ткнула палкой в ногу Шарлотты, однако она находилась на таком расстоянии, что палка только задела юбку внучки.

– Мама скоро приедет домой?

Брови бабушки подскочили почти до линии прически.

– А ты воображаешь, что она сообщает мне об этом? – пронзительным от негодования голосом вопросила она. – Приходит и уходит в любое время дня – и, насколько мне известно, ночи, – одетая так, словно сама играет в мелодрамах… Глупое создание! В мои дни вдовы носили только черное и знали свое место. Ее поведение совершенно неприлично. Твой отец, бедняга, совсем недавно умер, пяти лет еще не прошло, а Кэролайн скачет по Лондону, как взбалмошная двадцатилетняя девица, которая пытается выйти замуж в свой первый же сезон, а то будет слишком поздно.

– А она что-нибудь говорила?

– О чем? Она ничего и никогда не рассказывает о том, что действительно важно. Не смеет, надо полагать.

– Когда она будет дома? – Шарлотта с трудом удерживалась от резкостей.

– А если она и сказала, неужели ты думаешь, что ей можно верить, девушка? Нет, и еще раз нет!

– Но все-таки она что-нибудь сказала?

– Да! Что ей надо поехать к модистке и она вернется через полчаса. Чепуха! Она могла поехать куда угодно.

– Спасибо, бабушка. Вы очень хорошо выглядите.

Та действительно выглядела недурно. Она так и кипела энергией, лицо ее порозовело, а маленькие, как пуговки на ботинках, черные глаза смотрели очень живо и пронзительно. Ничто на свете так не воодушевляло ее, как хорошая перебранка.

– Тебе надо завести очки, – сказала злорадно старая леди. – У меня все болит. Я старая женщина и нуждаюсь в уходе, заботе и спокойной жизни, без огорчений и тревог.

– Да вы умерли бы от скуки, если бы не считали, что вас постоянно обижают, – ответила Шарлотта с той искренностью и прямотой, на которые никогда бы не осмелилась еще несколько лет назад – во всяком случае, при жизни отца.

Старая леди опять фыркнула и яростно взглянула на нее. Она вспомнила, что надо казаться глухой, но было уже слишком поздно.

– Что? Что ты сказала? Твоя дикция стала очень невнятной, девушка!

Шарлотта улыбнулась и через минуту услышала шаги матери в холле. Она встала, коротко извинилась, оставив старую леди жаловаться наедине на то, что ей ничего не рассказывают и не посвящают в дела семьи, и быстро вышла в холл – как раз в тот момент, когда мать уже начала подниматься по лестнице.