Невидимое зло
Шрифт:
— Это были вы?
— Вы узнали руки? — спросил незнакомец. — У мистера Кеттеринга были влиятельные друзья в Соединенных Штатах, не так ли? Я бы даже сказал, что более влиятельные, чем у вас, верно?
— Вы же не поступите так со мной?
Полицейский улыбнулся:
— Это целиком зависит от вас. Я могу, если хотите. Да, я хочу показать вам еще одну фотографию. — Он вытащил последний снимок. На нем была Кэролайн! Она болтала с подружками на школьном дворе. Мужчина потянулся к пачке со снимками, вытащил фотографию десятилетнего мальчика с разодранной спиной и положил ее рядом со снимком Кэролайн.
Это стало последней каплей. Я разрыдалась.
Он подождал, пока я немного успокоюсь.
— Хорошо. Вернемся к моим вопросам. Что вы знаете о «Лагербонде»?
Я рассказала ему, конечно. Правда, особо делиться было нечем. Я рассказала, как залезла в машину Дэниела Хавенги, о записке, где шла речь о Нелсе, и призналась, что я видела список членов «Лагербонда». Последнее его встревожило. Он несколько раз спросил, не забирала ли я список, и я каждый раз отвечала, что нет. Потом он спросил, какие имена я запомнила. Я назвала имена наиболее известных генералов и политиков, которые были на слуху. Потом упомянула Виссера, Хавенгу и еще пару имен. При фамилии Молман, которую я запомнила, потому что она показалась мне смешной, его глаза блеснули. Держу пари, что это он и есть.
Он ни разу не спросил, не переписала ли я имена, поэтому я ему ничего про это не сказала.
Он спрашивал, с кем я говорила о «Лагербонде». Я упомянула Джорджа Филда, Нелса и Зан и поклялась, что ничего им не рассказывала, хотя, думаю, Нелс и так все о них знал.
Наконец вопросы кончились.
— Благодарю вас, миссис ван Зейл. Это было совсем не трудно, правда? — проговорил полицейский. — Я знал, что никакой необходимости прибегать к физическому насилию не будет.
Я промолчала, опустив голову, стыдясь, что меня удалось так легко сломить, когда все эти люди, которых я видела на фотографиях, держались до конца.
Полицейский, казалось, прочитал мои мысли.
— Вам совершенно нечего стыдиться. Уверен, что вам было бы намного сложнее, если бы пришлось защищать кого-то из близких.
— Что вы имеете в виду?
— Например, вашу дочь.
— Вы не тронете Кэролайн!
Он нетерпеливо вздохнул:
— Конечно, мы не тронем Кэролайн. Потому что вы никогда и ни с кем больше не будете говорить о «Лагербонде». Даже со своим мужем. Это так?
Я молчала.
— Это так? — повторил он, и его голос, бывший удивительно мягким в течение всего допроса, вдруг стал жестким.
— Так, — прошептала я.
Он внимательно смотрел на меня, чтобы убедиться в моей искренности. Я не лгала.
— Замечательно. Я вижу, что у вас нет причин волноваться относительно безопасности вашей дочери. А теперь вам пора вернуться домой. Вас отвезет Илайя. Но вам придется снова надеть на голову мешок.
Через час меня высадили на дороге за полмили до «Хондехука». Финнис появился часа через два после меня. У него были сломаны два ребра и выбит зуб.
За эти годы я много раз говорила о борьбе с режимом. И только сейчас начинаю понимать, что на самом деле это означает.
13
Сэнди Уотерхаус стояла в очереди на паспортный контроль на третьем терминале аэропорта Хитроу. Ее самолет из Нью-Йорка приземлился одновременно с рейсами из Пакистана и Ямайки, и очередь двигалась очень медленно. После полета она чувствовала себя разбитой — на борту удалось только немного подремать и голова была тяжелой.
Она
Формально она прилетела в Лондон на три дня для работы с клиентом — крупной американской страховой компанией, покупавшей британскую фирму по управлению инвестициями. Но на одиннадцать часов у нее была назначена встреча с руководителем лондонского отделения ее фирмы. Она посмотрела на часы: сейчас около семи часов утра. До встречи в Сити оставалось полно времени, чтобы успеть устроиться в гостинице и принять душ.
Фирма, где она работала, считалась средней по масштабам Нью-Йорка, но пользовалась отличной репутацией, расширялась и вела много дел в Лондоне. Они набирали дополнительный персонал в Англии и намеревались направить туда для постоянной работы двух старших партнеров из Нью-Йорка. Кроме того, им требовались опытные и способные младшие партнеры, которые знали бы особенности юридической практики в США и Англии. Сэнди надеялась, что она вполне для этого подходит.
В свое время она проработала в Англии два года, и ей там не понравилось. У нее не было друзей, а огромная загруженность и ненормированный рабочий день не оставляли свободного времени, чтобы их завести. Исключение составляла Джен, и ее смерть явилась для Сэнди настоящим шоком. И еще был Алекс. Алекс Кальдер.
Они сблизились после смерти Джен, когда Алекс пытался самостоятельно выяснить, что произошло с его сотрудницей. Он ей нравился. Очень. И не только потому, что был физически привлекателен — сильный, с хорошей фигурой, внимательным взглядом все понимающих серо-голубых глаз и мягким голосом с легким шотландским акцентом. Он был готов рисковать — причем серьезно рисковать — ради дела, которое считал достойным, этим он отличался от многих на Уолл-стрит, рисковавших ради того, что сами они не считали правильным и достойным.
Она не прилагала усилий, чтобы закрепить отношения, если их можно так назвать: она понимала, что ее рабочая неделя в восемьдесят четыре часа никак к этому не располагает. Они провели вместе потрясающую неделю в Италии, но с тех пор их встречи оборачивались сплошными разочарованиями и общением урывками. И наконец этот ужасный уик-энд, когда он приехал повидаться с ней в Нью-Йорк, а ее срочно отправили в Даллас. Конечно, Алекс разозлился, но неужели он не мог понять, что она ничего не может сделать — сделка завершалась и никто из других сотрудников не знал документов так, как она. Если бы она отказалась, то потеряла бы работу в адвокатской конторе «Трелони-Стюарт». Она тоже так ждала этой встречи! Неужели ей хотелось просиживать дни и ночи уик-энда, споря до четырех утра о деталях гарантийных обязательств в юридических договорах? Но он этого не понял.
Вывод из всего этого не вызывал сомнений у обоих — их отношения не имели будущего. Сэнди ужасно из-за этого злилась. Злилась на себя, злилась на Алекса. Но прошли недели, и злость уступила место грусти и печали. Такие, как Алекс, встречались в жизни очень редко. Могла ли она хоть что-то сделать? Она понимала, что это будет нелегко, и прекрасно представляла, какой будет реакция старших партнеров «Трелони-Стюарт». Они посчитают ее пустышкой, ставящей личную жизнь выше карьеры, решат, что она скоро выйдет замуж и нарожает детей. Они в этом никогда не признаются даже в личных беседах в самом тесном кругу, но так подумают.