Невидимые миру слезы. Драматические судьбы русских актрис.
Шрифт:
Но завтра для Руфины Дмитриевны так и не наступило.
Ольга:
— Это был мистический день. Ничем другим объяснить это нельзя. Я к ней собиралась с Мишей. Вдруг чувствую, что заболеваю: просто трясет лихорадка. Легла, накрылась двумя пледами, приняла таблетку. Потом меня стало бросать в жар, температура за 39. Позвонила маме, сказала, что не приеду. Было часов пять вечера. Позже они с Мишей долго разговаривали. Часов в семь я опять звонила.
А потом позвонила соседка и сказала, что жильцы с четвертого этажа просят найти кого-нибудь, потому что с потолка льется вода.
Т. П. Панкова:
— В раковине ванной комнаты она хотела помыть тряпку. Открыла горячую воду, — а у них шла безумно горячая вода, — ей стало плохо… Тряпочка забила сток… Когда открыли дверь, она в пару, в кипятке лежала мертвая…
Ольга:
— В свидетельстве о смерти написано «сердечный приступ».
Главное, к утру у меня от болезни следа не осталось. Это была не болезнь. Я не знаю, что это было. Во всяком случае, что-то такое происходило, что-то готовилось.
Н. Г. Соловьева:
— Как она умирала… Вообще, это тайна, покрытая мраком. Мы знали, что она на дух не переносила зятя, подозревала его в разных грехах, в том, что женился на Оле по расчету, зная, что ее отец зам. Председателя Комитета по кинематографии России и от того много чего зависит. Он жену против родителей настраивал, внуком Руфину Дмитриевну шантажировал…
Когда я мыслью возвращаюсь к этой страшной теме, то все время думаю: что она могла бы почувствовать — если она была жива — в момент, когда он входил в квартиру? Не дочь — заметьте! — а человек, которого она ненавидит! А Руфина Дмитриевна умела ненавидеть, — это я знаю точно. От этого можно было умереть от разрыва сердца…
Р. П. Сулоева:
— Проходит полгода, и Ольга отдает мне вскрытый конверт, в нем две открытки, которые я дарила Руфине в детстве. На нем рукой Руфы написано: «Дорогой, единственной! Здесь я сказала то, о чем, может быть, не договорила в жизни».
Видимо, предчувствие смерти было… Но что она мне написала, я так и не знаю…
Ольга:
— Когда я наутро вошла в дом, было такое впечатление, что она меня встретила. Такое чувство, что она обняла изнутри теплом. Ощущение нереальное, непривычное. Причем это было по отношению ко всем ее вещам, которых я касалась. Я думала, что не смогу тут находиться. Но было наоборот: я спала на ее кровати, и как будто она согревала меня своим теплом, присутствием. Не было ощущения трагизма: я чувствовала, как будто она освободилась. От своей земной оболочки. И находится там, где ей надо быть… Я старалась раздать как можно больше ее вещей. Мне говорили, зачем отдаешь до сорокового дня? А мне, наоборот, хотелось, чтобы о ней вспоминали и как можно больше говорили доброго. Мне казалось, что это тепло должно распространиться на всех. И действительно так и было.
(Теперь в просторной квартире, где живут Ольга с мужем и тремя сыновьями, ничто не напоминает о прошлом. О великой Актрисе и несчастной женщине. — Прим. авт.)
Р. П. Сулоева:
— Мы приехали в морг вместе с Руфиной подругой Л. Н. Варламовой, которая много лет ее гримировала. Вся левая сторона лица и руки Руфы были распухшими и обезображенными от кипятка… Тогда Лидия Николаевна красиво присобрала кружево, старинное, вологодское, в котором Руфа играла в каком-то спектакле, и накрыла ей лицо. Руки тоже прикрыли. Ее похоронили в театральном костюме, кажется, в нем она играла в «Дачниках».
А. М. Торопов:
— Когда Руфка ушла, это было так ужасно!.. Руфа создавала в театре АТМОСФЕРУ!
Ее гроб стоял на сцене. Пришло с ней проститься море людей, был забит весь театр.
Не только ее друзья и коллеги по театру пришли проститься с ней в тот скорбный день, — многие приехали из других городов и часами на холоде ждали своей очереди, чтобы на мгновение приблизиться к тому, что осталось от любимой актрисы, доброго друга, предмета тайной любви… Почему-то не радовались недруги… Всех объединила боль утраты. И горькое «Прости!» было не просто данью печальной традиции, но искренним раскаяньем: не помогли, не уберегли.
Н. Г. Соловьева:
— Оказывается, в тот свой последний день она привезла на дачу цепи для кладбищенской ограды. Своей… Она сначала заказала такие для Глеба, а потом, втайне от всех, и для себя. Правда, они так и не установлены. Впрочем, и памятник-то только через шесть лет поставили.
Т. П. Панкова:
— Дочь была для Руфины всем. Оля мне все время звонила, спрашивала, почему театр не возьмет на себя установку памятника. Я огорчена и возмущена: Руфа оставила им в наследство две дачи, большую квартиру в центре, машину, гараж… Неужели нельзя было хотя бы приличную доску с крестиком поставить? А сделал памятник сын Риммы. После того как написали в газете, что она столько лет лежит в ногах у Гоголевой…
Р. П. Сулоева:
— Мы, Руфины подруги, решили собрать деньги ей на памятник. Но мой сын Алексей, узнав об этом, засмеялся: «Много вы, пенсионерки, соберете. Я сам поставлю памятник тете Руфе». Он купил камень, который Оле понравился, потом несколько раз заказывал машину, кран и людей, чтобы его с места на место перевозить. Оля сказала, что сама нарисует эскиз… Несколько лет мы этого ждали.
Кто знает, успокоилась ли истерзанная душа Актрисы под камнем, на котором странный ангел с зажженной свечкой… При жизни она не верила в Бога. Верила в себя и в людей. Время все расставило по своим местам, и теперь стало ясно, в ком она ошибалась, в ком нет. Главное: ее помнят. И каждый год 15 сентября день рождения Руфины Дмитриевны вместе с ее подругами отмечает все больше и больше людей: любовь к ней, как круги по воде, распространяется все дальше и дальше.
Родилась 15 сентября 1931 года в Москве.
Скончалась 28 ноября 1994 года.
Окончила ВГИК (1955, мастерская Б. Бибикова и О. Пыжовой).
В 1955–1957 — актриса Театра-студии киноактера.
С 1957 — актриса Академического Малого театра.
Лауреат Всесоюзного кинофестиваля в номинации «Первые премии для актеров» за 1958 год.
Лауреат Всесоюзного кинофестиваля в номинации «Первый приз за женскую роль» за 1960 год.