Невидимые знаки
Шрифт:
— Нет, потому что ты ведешь себя, как высокомерная задница.
— Я? Ты ведешь себя, как заносчивая упрямица.
— Не называй меня так.
— Ну, я не могу называть тебя так, как мне хочется, так что придется обойтись этим.
Отлетевшие пряди из ее косы развевались по щекам, заставляя меня желать ее с такой силой, которая только возрастала, чем больше она раздувалась вместе с моим ребенком.
— Что? Как ты хочешь меня называть?
Не начинай, Галло.
Я ненавидел это. Мы оба были напряжены и злы. Из неприятных споров никогда ничего
Отпустив ее, я сделал шаг между нами.
— Это не имеет значения. Все, что имеет значение — это мы. И я так чертовски запутался в том, где я нахожусь. — Проведя рукой по волосам, я вздохнул. — В чем дело, Стел? Почему ты так злишься на меня?
Что-то щелкнуло в ее взгляде.
— Ты хочешь знать, почему я так зла? — Она бросилась ко мне. — Хорошо, я скажу тебе. — Загибая пальцы, она кричала: — Как насчет того, что ты больше не позволяешь мне ничего делать. Ты не разрешаешь мне плавать. Ты не позволяешь мне ходить. Ты не позволяешь мне писать сообщения на песке. И ты не разрешаешь мне снимать домашние фильмы, так как говоришь, что напряжение от держания телефона может повредить мне, и я должна позволить тебе это делать. — Ее голос дрогнул. — Черт возьми, Гэллоуэй, ты душишь меня, и с меня хватит!
— Вау, скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь. — Саркастическая холодность, которую я использовал, чтобы защитить себя, вернулась с местью. Эстель сделала меня лучшим человеком и сбила мои костыли безопасности, но теперь именно она заставляла меня чувствовать себя слабым, неуверенным и ужасно властным, когда все, что я пытался сделать, это защитить ее, заботиться о ней, показать, что я люблю ее, и надеялся, черт возьми, что она простит меня за то, что я поставил ее в это ужасное, ужасное положение.
— Ты сам спросил! — Ее щеки пылали огнем. — Может быть, тебе стоит перестать быть таким лицемером и сказать мне, что ты чувствуешь на самом деле. Потому что, кажется, что у тебя есть тысяча вещей, которые ты хочешь сказать, но ты ведешь себя, как слабак.
Слабак?
Я был слабаком?
После всего, что я сделал. После принятия того, что я буду калекой до конца своих дней. Что я попаду в ад за убийство. Что я никогда бы не заслужил Эстель, если бы нас не выбросило вместе на необитаемый остров.
Она назвала меня слабаком?
Отлично!
Мы действительно делали это.
Я бы не стал сдерживаться ради ее беременной задницы.
Она хотела бой?
Я дам ей бой.
Сократив расстояние между нами, я встал во весь рост, возвышаясь над ней.
К ее чести, она не отступила, а только еще больше раздулась от ярости.
— Ты обращаешься со мной так, как будто меня не существует, Эстель. Ты заставляешь меня чувствовать себя дерьмом.
— О, бу-бу-бу. Ты не можешь смириться с тем, что я хочу независимости.
— Ты называешь сокрытие своих спазмов и дискомфорта и отказ от моей помощи независимостью? — я фыркнул. — Неважно. Я называю это глупостью.
— Не называй меня глупой.
— Тогда перестань вести себя глупо.
— Это ты перестань вести себя глупо.
— Господи, я не могу с тобой разговаривать, когда ты в таком состоянии.
— В каком
Блядь.
Мое сердце вылетело из груди и упало на песок у ее ног.
— Эстель... — Схватив ее, я сжал руки вокруг ее дрожащей фигуры. — А ты не думаешь, что я чувствую то же самое...
— Отпусти ее, Гэл. — Коннор и Пиппа появились в лесу. Они вернулись к нам с дальнего берега.
Я сверкнул глазами.
— Оставь это, Коннор.
— Нет. Я был неправ, когда сказал, что это не наше дело. Это наше дело. Так что отпусти ее.
Эстель извивалась в моих руках, заставляя меня отпустить ее. Мне было чертовски больно, что мы ссоримся из-за одного и того же.
Ужас.
Мы любили друг друга, но несколько недель молча отталкивали друг друга из-за неуверенности и страха.
Я чувствовал то же самое.
Мой страх убивал меня каждый час каждого дня.
Я любил ее, ради всего святого. Я любил ее слишком сильно, и я не смог бы выжить, если бы потерял ее.
Пиппа бросилась вперед, ее брат был на шаг позади.
— Прекратите ссориться.
— Мы не ссоримся, — сказала Эстель, смахивая упавшие слезы. — Просто небольшая дискуссия.
— Чушь. — Коннор подошел к Эстель. — Ты плачешь.
— Нет, не плачу. Просто гормоны, — пошутила Эстель. — Честно говоря, мы в порядке.
Впервые за долгое время я полностью рассмотрел четырнадцатилетнего подростка. Медный пух украшал его подбородок, бицепсы выросли, а голос из милого фальцета превратился в мужественный тембр.
Каким-то образом парень сломал куколку, в которой прятался, и за одну ночь превратился в юношу.
Не сводя с меня глаз, Коннор обнял Эстель. В отличие от тех случаев, когда я обнимал ее, она охотно опустилась в его объятия и поцеловала его в щеку.
— Я в порядке, Ко. Не волнуйся.
Он был на дюйм выше, чем она сейчас, и длинные мускулы обхватывали ее. Его карие глаза наполнились беспокойством, когда он положил руку ей на живот.
— Ребенок пинает тебя?
Ее губы дрогнули.
— Это то, что делают дети. Они вытягиваются и двигаются. Это естественно.
— Но это больно? — спросила Пиппа, ее лицо было полно удивления.
Эстель покачала головой.
— Это странно, и иногда я чувствую ушибы, но это не похоже на боль типа «ай».