Невидимые знаки

Винтерс Пэппер

Я хотела, чтобы Коннор был жив.

Хотела, чтобы Пиппа вернулась.

Хотела, чтобы Гэллоуэй был свободен.

Так много желаний... и только одно, надеюсь, точно сбудется.

Но не сегодня.

Подхватив на руки сонную дочь, я стянула с кровати одеяло, разложила две подушки и легла на тонкий ковер.

Твердость была приятной.

Подушки великолепны.

Мы поели, приняли рекомендованные витамины для восстановления истощенного организма, и, погружаясь в сон, я заметила, что уже несколько часов темно, а я ни разу не включила свет.

Я купала дочь в темноте.

При

свете звезд приготовила ужин из сыра и крекера на полностью укомплектованной кухне.

Я жила так, как жила, почти четыре года...

В успокаивающих лунных тенях.

Мое заточение закончилось так же быстро, как и началось.

Я с удовольствием съел приготовленный ужин (хот-дог), тупо уставился в телевизор, прикрепленный к стене (какой-то глупый романтический сериал), и неохотно улегся в постель (все время испытывая физическую тягу к Эстель).

Я спал с ней так долго, что сейчас засыпал с трудом. Меня беспокоило её самочувствие. Я беспокоился за Коко, испытывал мучительную боль от прощания с Пиппой и неуверенность в том, что отец сможет снова освободить меня. У меня раскалывалась голова (побочный эффект целлюлита), и палец все еще болел.

Но мне не стоит беспокоиться.

Я должен верить.

В конце концов, не из-за отца я досрочно освободился от наказания. Даже если он не согласился с приговором суда и собрал свидетельства родственников пациентов, убитых доктором Джозефом Сильверстайном, он не имел силы, когда дело дошло до того, чтобы поколебать холодные неопровержимые доказательства того, что я спустил курок.

Однако, чудесным образом, не я один замышлял убийство.

Несколькими неделями ранее другая семья, о которой мы не знали, потеряла свою мать в результате халатности. Сильверстайн был лечащим врачом этой женщины на протяжении десятилетий. За это время он убил уже двадцать человек (одних — из-за небрежного обслуживания, других — с умыслом: выписывал смертельные дозы лекарств, назначал ненужную химиотерапию, умышленно убивал, притворяясь заботливым, обеспокоенным врачом).

Только на этот раз, когда женщина обратилась к нему с жалобами на хрипы в груди, боли в спине и затрудненное дыхание, он отправил ее домой с антисептическим спреем для горла. Он не послушал ее легкие, не измерил температуру и кровяное давление. Он проигнорировал признаки пневмонии у восьмидесятичетырехлетней женщины. Он отказал ей в самом элементарном лечении... в том самом лечении, о котором говорится в клятве Гиппократа.

Он отправил ее домой.

Она позвонила на следующий день, умоляя о помощи.

Он посоветовал ей перестать ныть.

Она ослабла.

Страдала.

Через несколько дней она умерла от осложненной пневмонии с плевритом, которые любой другой врач смог бы устранить (или, по крайней мере, отправить в больницу). Если бы он послушал ее грудную клетку. Обратил внимание на ее жалобы. И поступил бы правильно.

Но в Джозефе Сильверстайне не было ничего правильного.

То

же самое он делал с моей матерью. Он изо дня в день просил ее довериться ему. Когда она сказала, что хотела бы получить второе мнение, он вселил в нее невообразимый страх сложными терминами и медицинским сленгом. Он говорил, что знает, что для нее правильно.

И при этом он получал удовольствие, наблюдая за тем, как ее покидает жизнь.

Однако это была моя мать. И я решил отомстить за неё.

Мужу, теперь уже вдовцу, было девяносто два года, сердце разбито, и он жаждал мести. Прожив в браке шестьдесят три года, он жаждал смерти, потому что без жены его жизнь не имела смысла.

Его история до жути была похожа на мою.

Он купил незарегистрированный пистолет.

Сел в поезд (его лишили прав из-за плохого зрения) и, настроив электроколяску на быстрый режим, помчался к двери человека, убившего его жену.

Только я пришел туда первым.

Он видел, как я бежал с места преступления с окровавленными руками и дымящимся незарегистрированный оружием. Он видел, как я, плохо соображая, бросил пистолет в ближайшие кусты, как любопытная соседка выбежала из дома с криками о том, чтобы вызвали полицию.

У меня не было глушителя.

Люди слышали выстрел.

Меня заметили.

Старик принял решение.

Пока за мной гнались полицейские и неравнодушные люди, он покатился на коляске к кустам.

Собрав оставшиеся силы, поднял оружие (еще теплое, пропитанное порохом) и вытер отпечатки моих пальцев своим шарфом.

То, что произошло дальше, — это судьба, в очередной раз сыгравшая со мной злую шутку.

Пока меня арестовывали и отдавали под суд без права внесения залога (что вновь разбило сердце моего отца), старик заменил мои отпечатки пальцев своими на орудии убийства.

Он позаботился о том, чтобы шины его инвалидной коляски были видны на крыльце, а следы грязи на ковре вели к телу.

Он вернулся домой, упаковал пистолет, написал чистосердечное признание в полицию о том, что видел, как я нанес несколько ударов, а потом ушел. Что это он незаконно проник в дом этого человека и хладнокровно застрелил его.

Он оставил медицинские выписки обо всех случаях, когда его жена получала ненадлежащий уход. Он связался с пожилыми друзьями, которые также потеряли своих близких. И наконец, выявилась закономерность.

Он оговорил себя и привел достаточно аргументов, чтобы доказать, что доктор Сильверстайн, безжалостный ублюдок и дьявол, был недостойным гражданином. Он был социопатом, серийным убийцей.

Все это должно было спасти меня от тюрьмы.

Однако, во время почтовой пересылки, его посылка с чистосердечным признанием и оружием была потеряна.

Ее потеряли.

Посылка со штампом и пометкой «приоритет» была потеряна в устаревшей системе, взимающей слишком высокую плату и с очень долгой доставкой.

Я был признан виновным.

Осуждён.

Пожизненно.

И отсидел пять лет.

Я смирился с этим.

Потому что я сделал это.

Однако в один прекрасный день судьба решила прекратить свои игры, и посылка нашлась в почтовой системе. Она была доставлена. Документы прочитаны. Оружие исследовано.