Невидимые знаки
Шрифт:
И я был освобожден.
Вот и все.
Никаких извинений.
Никакой компенсации.
Просто сухое предупреждение, что они и я знают, что это сделал я.
То, что человек, отправивший письмо, умер через неделю после отправки, еще не означало, что они верили в то, что это сделал он. Им не понравилось, что вдовец оправдал меня из могилы.
Совершенно незнакомый человек спас мне жизнь.
И у меня не было возможности отблагодарить его.
Брэди К. Марлтон.
Мой герой.
…
Лязг
— Оук... вы можете идти. Мы вызвали такси, которое отвезет вас в квартиру, где остановились мисс Эвермор и ее ребенок.
Мне хотелось разрыдаться.
На самом деле... большую часть своей жизни я был стойким. Очень злым. Я был полон неуместной ярости. Но в этот момент я плакал.
Я молча вышел, мои щеки оставались мокрыми все время, пока я подписывал временную визу, разрешающую въезд в Австралию, глотал слова благодарности всю поездку на такси и рухнул на колени, когда постучал в дверь квартиры «12F» и Эстель упала в мои объятия.
Я прожил три жизни.
Был англичанином.
Тюремным заключённым.
И выжившим в авиакатастрофе.
Но ни одна из этих жизней не определила меня.
Только одно имело значение.
Эта женщина.
Моя жена.
Мой дом.
Рассвет был встречен оргазмом, а не зевотой.
Когда Гэллоуэй упал в мои объятия, стоя на коленях и раскаиваясь, тяжело переживая прошлое, от которого он так и не смог избавиться, мы не могли перестать прикасаться друг к другу.
Я обняла его и погладила, а когда привела в квартиру, поцеловала.
Этот поцелуй перерос в другой.
И другой.
И еще один.
Поцелуи переросли в раздевание на кухонном столе.
После того как мы обнажились, его губы прижались к моему лону, а язык глубоко погружался в меня попутно облизывая.
Рассвет мы встретили тем, что он собственнически скользил внутри меня, утверждая на меня права, любя меня, укрепляя нашу связь, что бы ни случилось, кто бы ни пытался сломить нас, какие бы обстоятельства ни пытались нас убить, мы были одним целым, и вместе мы можем справиться с чем угодно.
Он не рассказал мне, как его отцу удалось оправдать его.
А я не стала ничего выведывать.
Когда-нибудь я спрошу.
Я знала только, что Майк Оук прислал по электронной почте документы, которые вернули свободу моему мужу. Вернул его мне.
Однажды я потребую, чтобы он рассказал всю историю, но не потому, что не верю, что он был хорошим человеком, а потому что он должен рассказать ее. Он будет вечно жить с тем, что сделал. Он не относился к своему прошлому легкомысленно, но теперь у него есть я, и я помогу ему облегчить бремя из-за лишения жизни другого человека.
— Я люблю тебя, Эстель.
Я поцеловала его в губы, выгнув спину, непроизвольно прижалась грудью к его обнаженной груди. Мы оказались обнаженными на балконе, скрытые за стеклянными панелями, мы тянулись к шуму океана и успокаивающему ветерочку под открытым небом.
Мы долгое время мечтали о закрытых дверях и герметичных помещениях.
Но теперь, когда наши мечты сбылись, мне хотелось только одного: спать без окон, чувствовать свободу, когда дождь шлепает по льну. Мне хотелось собирать урожай в нашем райском уголке.
Забавно, как люди эволюционировали... чаще всего без их ведома или разрешения.
— Я пойму, если ты захочешь вернуться в Англию, Гэл, — прошептала я, целуя пружинистые волоски на его мужественной груди. — Австралия не особо гостеприимна.
Он засмеялся, прижимая меня к себе.
— Мне не важно, где мы будем жить. Лишь бы вместе.
— Мы всегда будем вместе.
— Слава богу за это.
Его губы скользнули по моей коже, и мы снова погрузились в чувственный поцелуй. Его член прижимался ко мне, и мысль о том, что мы занимаемся любовью на балконе под открытым небом с соседями, живущими сверху, которые в любой момент, если пожелают, могут посмотреть вниз, удержала меня от того, чтобы перевернуть его на спину и оседлать.
Очень много раз я делала именно так: толкала его в прибой, прилив окутывал мои колени, когда я покачивалась на нем, руки упирались в его грудь, ногти впивались в теплую кожу, а в его глазах мерцали последние лунные лучи.
Мы считали свое островное существование само собой разумеющимся. Мы не понимали, насколько особенной была наша жизнь, пока не стало слишком поздно.
Сомневаюсь, что мы когда-нибудь туда вернемся.
Но я бы все отдала, чтобы вернуться.
Забавно, что я стерла из памяти трудности последних лет.
Я могла вспомнить только счастливые времена.
Гэллоуэй оттолкнул меня от себя, его взгляд метнулся вверх, когда звуки открывающейся раздвижной двери оповестили о том, что пора одеваться, пока нас не арестовали за публичное непристойное поведение.
— Пойдем. Пойдем в душ.
Я поплелась за ним, обнаженная, не особо заботясь об одежде. Коко была слишком мала, чтобы обращать внимание на части тела, и она провела большую часть своей жизни, бегая голышом.
Теперь все изменится.
С этого момента она должна быть более цивилизованной. Ходить в школу. Взаимодействовать с другими.
Она теперь была не только моей.
Как и Пиппа.
Так много всего произошло с тех пор, как она ушла. У меня не было времени поразмыслить о том, как сильно я по ней скучала.
Ее уход был почти таким же болезненным, как смерть Коннора.
Как я могла продолжать дышать после того, как лишилась двух замечательных детей?
— Я влюблен в водопровод почти так же сильно, как и в тебя.