Невидимые знаки
Шрифт:
Никакого сахара.
Боже, я скучала по сахару так же сильно, как и по кофе. Я не могла отрицать, что люблю сладкое.
Я улыбнулась, подтолкнув плечо Пиппы своим, пока она ковыряла промокший лен.
— У тебя аллергия на какао, но как насчет сладостей, зефир и прочее? Ты скучаешь по ним?
— Да, я люблю мармеладных мишек. Хотя мама редко давала их мне.
Из-за солнца тело Пиппы приобрело мускатно-коричневый цвет. Большинство дней она бегала топлес в белых трусиках (теперь уже серых от плавания и без отбеливателя). Я тоже загорела, но не так сильно.
Гэллоуэй был единственным, чей цвет волос не претерпел заметных изменений. Они оставались восхитительного цвета темного шоколада, и требовали, чтобы я провела по ним пальцами.
Он был таким красивым. Такой дикий и необузданный, он становился более сексуальным. Борода обрамляла его идеальные губы, дразня меня, призывая поцеловать его, а голубые глаза становились ярче из-за загара.
Его мышцы стали еще более рельефными по мере того, как мы все теряли жировые отложения, и превращались в сухожилия и скелет. Но его руки... они опьяняли меня больше всего. Может, это потому, что два пальца были внутри меня? Или из-за видимых вен, исчезающих на жилистых предплечьях?
Все в нем возбуждало меня. Это была ежедневная борьба.
Не говоря уже о том, что месячные второй раз мучили меня последние несколько дней. У меня всегда был нерегулярный цикл, а отсутствие гигиенических средств делало эти дни еще хуже. Листья не могли решить всех проблем. (Скажем так, день стирки превратился в час стирки, и я была начеку, когда плавала, на случай появления акул).
Ненавижу быть женщиной.
Я отжала лен, выплескивая часть своего разочарования.
— Гэл сказал, что покажет мне, как сделать ожерелье из рыбьих костей. — Пиппа засияла. — Ты хочешь научиться?
Он умеет это делать?
Мое сердце затрепетало. Гэллоуэй... вздох. Он изо всех сил старался развлечь детей, заставляя меня хотеть его почти так же сильно, как сахар и кофе.
Нет, его я хочу больше.
Я зажмурилась.
Остановись.
— Я бы с удовольствием поучилась... если можно, я присоединюсь.
— Ага.
— Это свидание.
Вытерев руки о ноги, я выпрямилась.
Пиппа поднялась следом, ее тело было гибким, но она была худенькой, ей нужно набрать несколько килограммов.
Мы плохо питаемся?
Чем дольше мы будем здесь, тем меньше у меня будет месячных?
Как долго может функционировать человеческий организм, прежде чем витамины и минералы истощатся до опасного уровня?
— И все? — Она указала на лен. — Ты собираешься высушить его?
— Нет, я оставлю его на солнце и в воде, чтобы он немного разложился.
— Разложился?
— Я не уверена, чего хочу. Но мне нужно, чтобы структура разрушилась, и стала податливой. Разложение — лучшее, что я смогла придумать.
— А соленая вода поможет?
— Кто знает? — Я закинула руку ей на плечи. — Полагаю, нам предстоит это узнать, не так ли? А теперь давай найдём Гэла и поиграем с рыбьими костями.
ВОСЕМЬ
Возможно ли ненавидеть все и одновременно быть благодарным?
Я ненавидел моллюсков, но любил их, потому что они нас кормили.
Я ненавидел вечнозеленую воду с деревьев, но я любил каждую каплю, потому что она утоляла мою жажду.
Я ненавидел песок, солнце, волны, остров, календарь на чертовом телефоне Эстель, отмечающий каждый день, который мы пропустили, но я любил их все, потому что был жив, чтобы увидеть их.
И я ненавидел Эстель... но я любил ее тоже.
Чертово проклятие.
Чертова женщина.
Я сделал то, что обещал, и запер все свои желания и тягу к ней. Я относился к ней как к лучшему другу, которого у меня никогда не было. Я из кожи вон лез, чтобы быть добрым и вежливым, и чем она мне отплатила? Она следила за каждым моим движением с вожделением, капающим из ее пор. Она облизывала губы, когда я раздевался под жарким солнцем. Она втягивала воздух, если я случайно проходил мимо. Ее тело посылало сообщение за сообщением, чтобы я взял ее.
Она заразила мои сны, мои мысли, каждый чертов момент.
Это было несправедливо.
Я постоянно страдал от синих яиц и намеренно садился все дальше и дальше от нее во время еды и работы по дому.
Но это не помогало.
Невозможно было игнорировать ни жар в ее взгляде, ни мольбы в ее теле.
Но она сказала мне «нет».
И пока она не сказала мне «да», она могла продолжать смотреть, продолжать причинять боль нам обоим. Я пытался заставить ее принять меня, а она отказывалась. Если она хотела меня... теперь ее очередь унижаться.
Коннор застонал, когда его копье полетело в сторону пляжа. Если мальчик не был в океане и не охотился на рыбу, он тренировался на песке.
Сегодняшний день ничем не отличался от других.
Нога чесалась, и я хотел снять шину. Если честно, я хотел снять ее еще в тот день, когда Эстель наложила ее. Но я не осмелился сделать это. Мне было слишком страшно проверить, не остался ли перелом по-прежнему ненормально кривым.
Я уже привык определять время по расположению солнца и догадался, что сейчас три с небольшим. Эстель и Пиппа ушли искать дрова, а мне до смерти надоело плести веревку для жилища, к строительству которого я все еще физически не был готов.
К черту.
Поднявшись, я схватил трость. На прошлой неделе я разрубил свой костыль пополам, чтобы использовать его как опору, а не как вторую ногу. Я избавился от конца, оставив луковичный корень для удобной опоры.
Прыгая в сторону Коннора, я был благодарен, что острая боль превратилась в ноющую пульсацию, и испытывал искушение нагружать лодыжку все больше и больше.
Не будь идиотом.
В глубине души я знал, что лодыжка еще не зажила. Если я потороплюсь... это только навредит.