Невидимый мир
Шрифт:
Ивик вспоминала эти слова, глядя на Женю. Взрослый, переквалификационный сен начинал обучение чуть раньше остальных квиссанов, маленьких. Сен был большой - больше тридцати человек. Немного странно выглядели эти взрослые люди, некоторые уже и не очень молодые, в форме с квиссанскими нашивками. Непривычно. Им только что объявили название сена, они меняли теперь и фамилию. Сен иль Вишан. Евгения иль Вишан, подумала Ивик, какой ужас. Надо поговорить с Женькой, имя как-то поменять, чтобы поблагозвучнее было.
Женя резко выделялась в строю. Совершенно не дейтрийская внешность. Очень светлая блондинка, черты лица... да, скорее дарайские. Или вообще неизвестно какие. Она и говорит по-дейтрийски еще плоховато, с сильным акцентом, хотя Ивик начала обучать ее языку давно, во время странствий в Медиане.
Но форма ей шла. В форме Женька выглядела еще стройнее, изящнее, чем в любом своем гламурном наряде. Директор квенсена, стаффа Вента иль Чесс что-то там говорила. Ивик почти не слушала.
Вот так же и она стояла когда-то на площади перед квенсеном, открыв рот, внимая вступительным речам начальства. Только ей тогда было двенадцать. И их было гораздо больше. Больше... Сердце вдруг сжалось. А сколько осталось теперь?
Только бы Женька выжила, подумалось вдруг. Теперь-то конечно, успокоила себя Ивик. Теперь квиссаны гораздо реже участвуют в боях. Даже взрослые. Просто потому что и боев меньше. И хватает обученных гэйнов, недалеко от квенсена будет расположена воинская часть. Есть шанс, что до окончания квенсена Женька вообще не встретится с противником... есть шанс.
Но только шанс, не более того.
На Ивик вдруг нахлынуло чувство, что теперь - уже все, какая-то черта окончательно проведена, и теперь нет пути назад, и на этом пути, предстоящем Женьке - очень может быть, что ее ожидает гибель. И вина будет лежать на ней, Ивик.
У нее всегда было мало подруг. Очень мало. Вот теперь не стало Ашен. Но Женька... Ивик чувствовала себя старше и опытнее - хотя и старше-то была всего на три года. Ивик ощущала ее почти как дочь. Вообще все как-то не так... но ведь она - подруга. Она, вот такая смешная, с нахмуренными светлыми бровками, вытянутая в струночку в строю, красивая в своей новенькой парадке.
Только доживи, мысленно попросила Ивик. Ничего не надо, прости меня, что я тебя впутала во все это, так уж получилось, но теперь - только живи. И писать не надо даже, хотя мне, шендак, хочется дочитать этот твой роман до конца. И героем быть не надо. И даже со мной, если на меня обижаешься, можно не встречаться больше. Главное - останься в живых.
Ивик почувствовала на своем плече теплую руку. Обернулась. Марк дышал ей в шею.
– - Вот и все, - тихо сказала она, - теперь мы с тобой вдвоем будем.
– - Такое чувство, как будто это наша дочь, не знаю, почему, - признался Марк. Ивик благодарно улыбнулась. Марк взял ее руку и просунул в свою. Теперь они стояли совсем рядышком, и было хорошо и тепло.
– - Ты такой хороший, - тихо сказала Ивик, - я тебя так люблю.
– - А я тебя еще больше люблю, - спокойно сказал Марк.
Это было просто. Какую-то часть своего существа - довольно важную часть - приходилось отключить начисто. Но Ивик это не пугало. Ей хотелось побыть кошечкой. Свернуться на коленях и мурлыкать от удовольствия. Ей хотелось видеть счастливые глаза Марка. Слышать его голос. Говорить совсем просто и о простых вещах.
Они ходили за продуктами. Забирали детей из школы и шли с ними гулять в лес или в спортивный, уже почти достроенный центр. Играли с ними в карты. Ходили в кино. Потом дети уезжали, Марк с Ивик оставались вдвоем.
Но все чаще просыпалась та, другая часть. Ивик хотелось писать, и она писала. Она торопилась записать все, что знала о Рейте и Кларене теперь. Это была ее первая реалистическая вещь. О живых, настоящих людях. Она не боялась уже. Она знала о Рейте и Кларене больше, чем кто-либо из живущих.
Она привычно не рассказывала об этом Марку. Зачем ему это? Но иногда, когда они сидели вдвоем на диване, обнявшись, или уходили погулять в Медиану или по лесу, на нее вдруг накатывали сомнения.
– - Слушай... мне кажется, что я тебя мучаю, нет?
– - Почему?!
– поражался Марк.
– - Понимаешь, во мне есть еще много другого. Я с тобой не говорю об этом, потому что чувствую, что ты боишься, тебе это чуждо. Мне кажется... если бы у тебя была другая женщина, не такая, как я... не гэйна, без всех этих выкрутасов. Без войны и без писания... Ты был бы гораздо счастливее.
– - Но мне не нужна другая, - с удивлением говорил Марк. И потом он находил какие-то слова. Он говорил, что другие женщины, без выкрутасов - скучные и пилят своих мужей за всякую ерунду, а Ивик никогда его не пилит. Она очень добрая. Очень его любит. Никто не умеет так любить, как она. Он очень счастлив, что у него именно так сложилась судьба. Жаль, конечно, что они редко видятся. Но он лучше уж будет редко видеться с ней, чем каждый день жить с какой-нибудь мегерой...
Ивик верила ему.
И совсем не думала о Кельме. Только несколько раз он снился ей, и это было ужасно. Потому что он всегда снился ей в каком-нибудь страшном виде - то убитый, почти на куски разорванный снарядом, то весь окровавленный, то вовсе в виде бледного призрака из могилы. И каждый раз Ивик точно знала, что это ее вина, что это она предала или даже убила его.
Но в конце концов это были всего лишь сны. Гэйны привыкают к ночным кошмарам. Это часть профессии, это нормально. Ивик только с ужасом думала, как будет теперь жить в Питере одна, и спать в одиночестве, без теплого и родного Марка, к которому всегда можно прижаться и забыть любые сны.
А отпуск неумолимо рвался к концу.
Ивик дописала последнюю строчку.
Это самое трудное - придумать последнюю строчку. Первая и последняя - самое сложное. Ивик придумывала ее заранее. Вынашивала. Она давно уже знала, как эта строчка будет звучать. А теперь вот записала.
"И был рассвет и солнце нового дня, долгого, бесконечного дня Медианы".
Она посидела над эйтроном, размякнув, ни о чем не думая. Сзади сонно сопели дети - им в школу с утра. Ивик вставать через три часа. Через три, и идти в Медиану, на Триму, снова работать.