Невидимый мир
Шрифт:
Она краем глаза наблюдала за удалявшимся бандитом, продолжая держать остальных под прицелом (впрочем, дуло пистолета было направлено в ноги, Ивик не собиралась убивать). Юлия была уже в конце улицы. Брела, согнувшись - наверное, плакала. Ивик проследила за действиями бандита. Наконец тот медленно, загребая ногами, приблизился к ней.
– - К стене!
Она подержала гопников под прицелом еще минут десять. То время, которое нужно Юлии, чтобы дойти до дома. Предупредила их о колоссальной опасности дальнейшего преследования женщины. И не позволяя бандитам обернуться, исчезла в Медиане.
Через три часа она снова сидела за компьютером - теперь уже в ботинках, а у клавиатуры
Ее новая повесть называлась "Белая земля". Ивик надеялась, что из этого получится целый цикл повестей и рассказов. Ее глаза блестели. Она была сейчас красива, как бывает красив всякий напряженно работающий человек. Пальцы плясали по клавиатуре. Ивик была почти счастлива.
"... нетающие снежинки. Шпиль башни ввинчивался в слепое тусклое небо. Идти упрямо, ища глазами этот шпиль, словно стрелку компаса, проваливаясь по колено..."
Там, на Севере, на полуострове Шел-Таан, еще неисследованном, жила аборигенная цивилизация Нового Дейтроса. О ней ничего не знали. За снегами и морозами, несовместимыми с жизнью, лежал оазис тепла. До него почти невозможно добраться. Его нельзя увидеть с воздуха - атмосферная аномалия не позволяла над ним летать. До него не дойти через Медиану. Дойти до оазиса, до Белой Земли, можно только пешком и по Тверди. Полярный исследователь, герой Ивик, Мелт иль Ведар, однажды дошел - в одиночку. И теперь, уже неофициально, без экспедиции, пытался повторить этот путь. Чтобы увидеть Белую Землю, пойдешь на все. Чтобы понять ее тайну.
"помнишь, как играли колокольцы, звенящий каскад в теплом, тягучем, как мед, летнем воздухе? Тебе улыбались все, кто шел навстречу. Просто потому, что тебе нужны были эти улыбки, потому что они это знали, а потом та девушка, помнишь, она подошла и обняла тебя. Помнишь, как рвали орехи, их ядрышки были сладковатыми, а древесный сок тек по пальцам, и пальцы делались липкими..."
Мелт шел сквозь пургу, он уже видел башни Белой Земли - их может увидеть лишь тот, кто побывал там однажды. Его губы потрескались до крови, лицо было иссечено колючим снегом. Он не уходил в Медиану - знал, что уйдя, потеряет связь и никогда уже не увидит Белой Земли. Мелт шел из последних сил. У него были такие же глаза, светлые, странно блестящие, как у Кельма. Он вообще был похож на Кельма. Не сдавался до последнего. Невозможно сильный. Невозможно одинокий. Ивик любила Мелта.
Когда она писала - никогда не вспоминала о Марке или детях. Здесь они были ни при чем. Не имели к этому никакого отношения. Их как бы не существовало. Здесь рядом с ней был только Кельм. Его лицо смотрело из угла экрана. На него Ивик взглядывала временами. Потом ловила себя на том, что буквально повторяет выражения из рассказов Кельма (она знала большую часть его рассказов почти наизусть). Начинала торопливо править. Бен уже заметил однажды, что ее торопливая писанина уж очень напоминает некий самобытный, известный в узких эстетских кругах, не раз отмеченный критиками стиль некоего Кельмина иль Таэра, может быть, она о нем слышала... Да, ответила Ивик, конечно. И не только слышала, но знает все его рассказы, все сто двадцать три, включая юношеские, а некоторые помнит наизусть.
Бен оказался еще одним человеком, посвященным в тайну. Таких людей всего-то ничего. Но Бен далеко, Ивик не видела его много лет, и по сути, он знал о ней больше, чем кто бы то ни было.
Безнадежность и тоска - вот что губит нас. Губит вернее безденежья, вернее холодного и огнестрельного
Не стоило возвращать кошелек? Но это еще больше вогнало бы ее в отчаяние. Она нашла бы еще одну идиотскую работу. Делала бы перевод. А потом лежала бы и ела, чтобы заглушить нестерпимую душевную боль. Боль не оттого, что одна, что никому не нужна, что некрасива, что нет денег, нет успеха, нет счастья - ко всему этому Юлия давно привыкла, это не болело, это было нормальным. Так не болит давно зажившая после ампутации культя. Боль - оттого, что там, внутри, еще было чему болеть. Оттого, что ей хотелось писать дальше, писать этот злосчастный роман, который, наверное, опять не напечатают, но который все равно хотелось писать. А нельзя, надо думать о Ваньке, о его уроках, о том, что ему нужно заплатить за секцию дзюдо, что надо внести деньги в какой-то фонд в школу.
Скоро у нее перестанет болеть внутри.
Она, наверное, привыкнет. С нее придется снять "поводок" - командование прикажет после очередного отчета.
Ивик было нестерпимо жаль Юлию.
Пора переключаться. Ивик снова посмотрела на Женю - та мечтательно улыбалась. На столе в кухне, где жила девушка, красовался огромный букет белых роз. Этот тип умеет пускать пыль в глаза... Все последние дни на лице Жени бродила вот такая страная, мечтательная улыбка. Девушка пила чай. Она тоже ела много, но отличалась астеническим сложением, и ничто ей не портило фигуру. Она хороша собой. Умна. Талантлива. Неужели она не достойна лучшей жизни... Ивик затошнило от отвращения к себе самой.
Гэйна на миг закрыла глаза.
Убить человека - и то легче. Убил - и все. Это враг. К этому Ивик привыкла, хотя когда-то в квенсене неспособность убивать едва не стоила ей жизни. А как убить надежду? И не врага - а почти твоего ребенка, почти персонажа книги, человека, которому ты искренне, от души сочувствуешь и желаешь только блага?
Она же такие книги пишет, эта Женька! Ни одну из них еще не напечатали - Юлии, и той везет больше, у нее совокупный тираж за пятьдесят тысяч все-таки перевалил. Но в сети, в интернете их читают, и много. Да если бы и совсем не читали! Даже ради потенциальной возможности командование дало бы санкцию на курирование Женьки. Дело даже не в пропаганде дейтрийских идей. Ее герои... бывшая лошадь смешная Ленточка, бывший король Альвин, наконец, герой, настоящий герой Даррен, который был раньше тенью от шпаги. Маг трех миров разозлился и сказал, что если в королевстве нет нормальных людей, то их придется сделать из чего-то другого. Даррен получился особенно замечательным. Женька была в него влюблена. Ивик тоже.
Я не хочу убивать твою радость, сказала Ивик. Выходи замуж. Уезжай в Германию. Или даже не уезжай - просто можно ведь переехать в приличную квартиру. Родить ребенка - надо же иметь детей. Покупать себе то, что хочется. Не экономить на каждой мелочи. Шендак, да стоят ли все эти твои книги, и твой замечательный Даррен, и наши фантомы, и наши идеи - стоит ли все это твоей слезинки, Жень?
А может быть, ты даже и сможешь писать? Юлия ведь пишет, а у нее есть ребенок, и она писала всегда. Но она сильнее тебя. Она другая.