Невидимый мир
Шрифт:
Сначала она не могла понять, в чем дело.
Потом испугалась.
Испугалась она, когда ночью - не с Марком, конечно, а холодной, одинокой ночью на Триме в сознание непрошенно вплыла фантазия. Нет, ничего такого уж страшного там не было, фантазия почти детская, максимум, что там было - это как Кельм наклоняется и целует ее в уголок губ. Но это было слишком реальным. Слишком острым. Ивик вздрогнула, вытягиваясь на узком диване, и вдруг с ужасом поняла, что кроме Марка, в ее жизни есть другой мужчина.
В мыслях, не в мыслях - какая разница?
И еще страшнее того. Ивик осознала, что Кельм - лучше Марка. Просто как человек - лучше. И любит она его больше. Вообще, может быть, это единственный мужчина, которого она впервые - по-настоящему - любит.
Она еще думала, что обойдется, что это ерунда, главное - хранить все это глубоко в душе, чтобы никто не узнал. А потом и само пройдет. Но чувство становилось сильнее. Оно не оставляло ее и дома, рядом с Марком. Ивик всегда была рассудительной и спокойной. Ей казалось, она так хорошо контролирует себя. А здесь напало нечто такое, чему она не могла сопротивляться. Она ничего не могла с этим поделать. Но и как с этим жить - было непонятно.
Она рассказала обо всем Ашен.
– - Может, тебе его просто жалко стало?
– предположила Ашен, - ты же у нас такая... тебя только на жалость и давить.
– - Сначала - может быть, - согласилась Ивик.
Подумав, она даже вспомнила, когда именно проснулась эта жалость. Это было еще до второй встречи с Кельмом. И тогда она как раз и начала думать о нем почти постоянно. Просто о нем зашла речь во время паузы на общей планерке Русского сектора стратегии. Малознакомая Ивик гэйна с крашеными рыжими волосами, какая-то сорокалетняя ро-шехина, громко возмущалась.
– - Это отвратительный тип! Просто отвратительный, и не говорите мне о нем. Это самый настоящий хам! В нем нет ничего человеческого...
Выяснилось, что ро-шехина выполняла задание контрразведки, и Кельм что-то там ей не разрешил в смысле личной жизни - навестить семью или что-то в этом роде. Ему-то ведь плевать, у него семьи нет и не будет - какая же дура пойдет за такого!
Это возмущение не то, чтобы расстроило или обидело - оно удивило Ивик. И еще больше удивило, что окружающие в общем поддержали ро-шехину, посочувствовали. И кто-то еще рассказал, что да, иль Таэр - не сахар. Работает, правда, хорошо. Но не сахар, может и наехать так, что не обрадуешься.
Ивик совсем не показалось, что Кельм похож на хама. Она не любила хамов, просто не выносила. Она совсем отключилась от происходящего и впала в прострацию, стараясь понять, почему так получается. Почему его не любят... И выходило у нее, что не любят его именно за то, что он прав. Он почти всегда прав. И с этой ро-шехиной он наверняка был прав - не всегда у нас есть возможность быть с семьей, мы сами на это пошли, сами выбрали такую работу. И работа все-таки должна быть на первом месте. И наверное, он не умеет быть особенно дипломатичным. Ивик вспоминала, как иль Таэр заступился за ее фантом. Он ведь тогда сразу же проехался по всем больным мозолям окружающих, упомянул все скользкие моменты отдела Стратегии. Ивик восстанавливала в памяти все поведение Кельмина, и начинала понимать - за что его не любят. Почему.
И еще она случайно поймала его взгляд - он стоял у форточки и курил, блестящие глаза смотрели в серое беспросветное небо, сигарета зажата в обрубках пальцев, и на миг - только на миг - такое выражение мелькнуло в глазах, что Ивик прохватил мороз. Какую боль носит он в себе? Испытал ли кто-то из нас хоть что-нибудь подобное? И тотчас это выражение ушло, он снова стал обычным. Но Ивик запомнила его.
В тот миг, показалось ей, она поняла иль Таэра до конца. В тот миг - "схватило", так вода быстро схватывается сильным морозом, спекаясь в лед. Ей даже захотелось спорить из-за него, кинуться в бой, но она сдержалась.
Да - ей стало жаль Кельмина. Не зная многих обстоятельств, она интуитивно почувствовала это его одиночество - непрошибаемое, страшное, одиночество в толпе, потому что он знал и испытал больше, чем другие, потому что не умел быть дипломатичным, был прямым, честным и правильным. Он был не таким, как все. И досталось ему в жизни гораздо больше. Да, в тот момент Ивик начала его жалеть.
– - Но потом было и другое, многое... знаешь, он ведь гений. Я никогда не смогу так писать. И вообще, он...
– - Брось, ты пишешь не хуже, просто иначе, и не ценишь себя, - сказала Ашен. Ивик пожала плечами.
– - Не знаю. Понимаешь, у него ведь как - все, за что он берется, получается прекрасно. И вообще, Ашен, жалость... Да, это есть. Но не только это. Я знаю, что я сумасшедшая... Ненормальная. И наверное, ты скажешь, что я люблю созданный образ. Может быть. Но все, что я о нем знаю - из этого образа никак не выбивается. А я знаю о нем не так уж мало... Я о нем все в общем-то выяснила.
В самом деле, к тому моменту окончательно спятившая Ивик, побывав в Дейтросе, уже выяснила все, что было можно, о предмете своей страсти. И подробности оказались такими, что страсть никак не уменьшилась.
Вот только теперь надо было это прекращать. Потому что... Кельма, конечно, жалко, но у нее, Ивик, есть своя семья, дети, прекрасный муж... которого, кстати, тоже жалко. И так все-таки нельзя.
И в конце концов - Ивик вспоминала об этом с некоторым стыдом, но и облегчением, Ашен чуть ли не за шкирку притащила ее, окончательно раздавленную Бог весть какими страстями, к Кейте. А та, спокойно кивнув, сказала.
– - Я знаю, кто может тебе помочь.
Этот кто-то - один знакомый монах - жил в Лайсе, и добраться до него было не так уж просто. Почти сутки в Медиане. Ивик совершенно не верила в успех предприятия. Она уже была у священника, а как же! В последние годы она исповедовалась довольно редко, как положено - перед Пасхой, да и не очень понимала, зачем это нужно. Но тут, со страстью своей несчастной, пошла к отцу Киру. А вдруг, поможет, объяснит что-нибудь, просветит? Отец Кир был, как всегда, мягким, но непреклонным. Вы должны с этим справиться. Вы же понимаете, что такое грех, вы не маленькая. У вас есть муж, которого вы перед Богом обещали любить. Чувства - это преходяще, а брачные обеты - на всю жизнь. Не позволяйте себе... И так далее. Все это было абсолютно правильно, Ивик и сама так думала, но выйдя из церкви, вспомнила Кельма, его лицо, то случайно мелькнувшее в глазах выражение, и заплакала. Все это - прелюбодеяние, даже мысленное, грех - все это было правильно, если бы речь не шла о Кельме. Таком вот живом, настоящем, уникальном человеке, лучшем из всех гэйнов. Ивик смотрела на ладонь Христа, пробитую гвоздем, и видела покалеченные пальцы Кельма. Да, наверное, нельзя позволять себе его любить.