Невинная для миллиардера
Шрифт:
— Что за херню ты несешь? — Я набросился на незнакомку. — Кем ты себя возомнила, что так с ней разговариваешь?
— Извините меня, Максим Павлович, — обратилась она ко мне совершенно другим тоном. — Я — Агата. Ее наставница. Просто делаю свою работу.
— Ну тебе придется поменять подход.
— В смысле?
Я даже не знал, с чего начать.
— Пошла. Вон. Отсюда. И не смей сюда входить без стука!
Она достаточно быстро и без возражений выполнила мой приказ.
Я надел свою одежду и, пройдясь по квартире, собрал весь персонал моей жены.
Я проигнорировал ее, сосредоточившись на команде Киры и оценивая каждого из них.
1) Агата, офигевшая мегера-наставница.
2) Евгений, слишком дружелюбный, чересчур тепло относящийся к моей жене.
3) Иван, тихий водитель.
Я начал излагать несколько основных правил, которые, по моему мнению, должны были быть чертовски очевидны.
— Не входить в нашу спальню без стука. Никогда. Вообще все держитесь подальше от нашей спальни, вашу ж мать.
Это относилось ко всем.
— Не повышай голос на мою жену. Не смей даже заговаривать с ней неуважительно. Даже не смотри на нее так, поняла? Кира здесь главная, а не ты. — Я свирепо смотрел на Агату на протяжении всей моей тирады. Она целиком и полностью была адресована ей. — Если я услышу еще раз, что ты говоришь ей, что можно есть, а что нельзя, — мне пришлось взять себя в руки, прежде чем продолжить, — ты дорого за это заплатишь!
Разговорчивой Агате нечего было на это сказать.
— Вам все предельно ясно, черт вас дери? — спросил я, установив зрительный контакт с каждым из них. Почему эта девочка-подросток ухмыляется? Я снова проигнорировал ее.
Агата сверлила меня взглядом.
— Да, все ясно, — уверенно ответила она.
— Предельно ясно, — протянул Евгений. Он явно с трудом сдерживал ухмылку.
— Конечно, — весело согласился Иван.
Я оставил их, не сказав больше ни слова, и вернулся в спальню моей жены.
Глава 20
Максим
Кира как раз вышла из душа, вытираясь полотенцем. Такая чистая. Ненадолго. Какое-то время я наблюдал за ней, удивляясь, почему она была такой спокойной.
Наконец у меня вырвалось:
— Почему ты позволила ей так с собой обращаться?
Она пожала плечами. Это привлекло мой взгляд к ее едва прикрытым аппетитным сиськам.
— А какой смысл с ней связываться? Он всегда себя так ведет. И я была слишком уставшей, чтобы бороться с ней сегодня. Кроме того, я должна ее слушаться. Это часть договора.
— Да к черту договор, — сказал я. — Никто не имеет права указывать тебе, что делать. По крайней мере, уж точно не она.
При этих словах она приподняла свои идеальные брови. Дерзкая, красивая маленькая девчонка.
— Я говорю серьезно, — подчеркнул я. — Ты — Ольховская. Не подчиняйся ей. Не подчиняйся никому.
— Кроме тебя.
Я сверкнул глазами. Возможно, в ее словах был какой-то смысл, но, насколько я понимал, это не имело отношения
— Ты не обязана подчиняться ей. Мы вычеркнем этот пункт из соглашения, хорошо?
Она не улыбнулась мне, но ее лицо заметно смягчилось, превратившись во что-то настолько теплое, что я едва мог смотреть на нее.
— Знаешь, нам не обязательно быть врагами, — сказала она. — Нет никаких причин, по которым мы не можем быть хотя бы вежливыми друг с другом. Перемирие?
Предложение мира. Это было бы даже мило, если бы я не презирал эту женщину, но по какому-то странному стечению обстоятельств, против моей воли, в моей груди нарастала потребность в ней.
Нет. Нет. Нет. Нет. Я не собирался расставаться с этой обидой. Я бы держался за нее всю оставшуюся жизнь, если бы не смог найти способ избавиться от своей женушки раньше.
Вместо ответа я придвинулся ближе. Я схватил ее за подбородок и вгляделся в ее лицо.
— Я не привык видеть тебя без макияжа, — сказал я ей. — Мне это не нравится. (Ложь. Без макияжа она была еще красивее. Это сводило меня с ума.) Ты выглядишь слишком молодо, — добавил я. (Правда.)
Она подняла на меня свои голубые глаза, искушая меня запечатлеть на ее губах поцелуй. Я сопротивлялся.
— Это «нет»? — Ее голос звучал почти печально.
— Никакого перемирия, — согласился я, снимая с нее полотенце. Я начал раздвигать ее бедра.
Да, я привел ее в бешенство, и мне это нравилось. Я хотел ее горячей и разъяренной.
Я не раздевался. Я просто достал свой член и начал трахать ее так, словно от этого зависела моя жизнь. Потому что так оно и было. Если бы я не смог реализовать свою потребность в ней прямо сейчас, я бы умер на месте.
Она приблизила свои губы к моим для поцелуя, но я сумел устоять и отвернулся.
Вместо этого я наклонился, чтобы пососать ее упругий, как камешек, сосок.
— Ты такой холодный, — сказала она мне, прерывисто дыша.
Я провел губами по ее шее.
— Ты что, издеваешься надо мной? — прошипел я ей на ухо.
Эти слова вырвались у меня сами собой.
— Я весь горю.
Я отстранился, чтобы посмотреть на ее лицо, когда она начала кончать, но я не мог этого вынести. Я не хотел сближаться с ней еще больше. Я собрался с силами, чтобы выйти из нее и развернуть ее к себе спиной, но мне даже это не удалось. Все, чего я добился, — это уткнулся лицом в ее шею, так что мне не пришлось видеть ее великолепные глаза, пока я извергаю свой заряд глубоко в ее киску.
Я оставался в ней до тех пор, пока не убедился, что она приняла мою сперму до последней капли. Предательство всех моих принципов никогда не приносило мне такого удовольствия.
Когда я наконец вышел, я не смотрел ей в лицо.
Она не присоединилась ко мне в душе, и я почувствовал облегчение. Она вошла после того, как я вышел, и я все еще достаточно хорошо сохранял самообладание, чтобы не смотреть на нее.
— У меня где-нибудь есть здесь сменная одежда? — спросил я.
— В шкафу есть полка с мужской одеждой. Я предполагаю, она предназначена для тебя.