Невинные дамские шалости
Шрифт:
— Есть что-нибудь новое?
Он покачал головой и сел за стол, ел без аппетита и моих стараний скрасить его холостяцкую жизнь, кажется, вовсе не заметил.
Около девяти ему позвонили, разговаривал он минут пять, потом заглянул в комнату, где я сидела в кресле, стараясь сосредоточиться на страданиях госпожи Бовари, и сообщил, что должен срочно уехать, сказать куда не пожелал, но просил его не ждать и располагаться на диване. Расследование стало казаться мне делом нудным и даже утомительным, и в ум не шло, какого черта я делаю в чужой квартире, но сейчас чужая, пожалуй, была предпочтительнее своей, и я стала устраиваться на ночь.
Миша вернулся около двенадцати, тихо
— Миша…
— Не спишь? — откликнулся он.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. — Он вздохнул, а я прониклась к нему сочувствием. Подумала с ужасом, что труп Сережи убийцы где-то спрятали, и парень до сих пор не похоронен по-человечески, каково его матери, да и Мише тоже.
— Ты думаешь о брате? — спросила я.
— Да, — ответил он нехотя. — Думаю. Как такое могло случиться? Мать места себе не находит…
— Ты ей сказал?
— Нет. Не могу… Может быть, позднее… пусть свыкнется с мыслью, что… — Он судорожно вздохнул, а я села в постели, не зная, что сказать. Нужные слова не приходили на ум.
— Ты не должен себя винить, — осторожно заметила я, думая при этом, что иногда все-таки лучше помолчать и оставить человека в покое. Я опустилась на подушку и неожиданно для себя спросила: — Вы давно виделись?
— Давно. Проклятая работа…
Я замерла с открытым ртом, силясь понять, зачем он лжет. Или болтливая соседка все напутала и Сережа не ночевал здесь накануне своей гибели?
— А от кого ты узнал, что он ездил в Нижний, от мамы?
— Да, он звонил ей. Сказал, что уезжает, вернется в среду. В среду как раз годовщина смерти отца, мы собрались на кладбище. Сережка не приехал, мама беспокоилась, и я стал его искать. — Голос звучал совершенно искренне, и все-таки Миша лгал.
Такие, как Мария Николаевна, приметливые и страдающие от безделья, ничего не путают. Однако повода лгать мне я не находила и поэтому забеспокоилась еще больше. Возможно, он мне не доверяет, считая, что я как-то замешана в убийстве брата? А зачем тогда притащил к себе? Привез, оставил, а сам носится неизвестно где, проводит свое следствие и мне ничего не рассказывает.
Подобное недоверие показалось мне обидным. Помолчав немного, я пожелала Мише спокойной ночи, но уснуть еще долго не могла. Он, как видно, тоже, потому что где-то через час поднялся и ушел в кухню. Курил, гремел посудой, потом вернулся, сел на раскладушку и стал смотреть в пол. Я решила не прикидываться спящей и опять позвала его:
— Миша, я не знаю, чем могу помочь тебе, но… в общем, помочь я бы очень хотела… И, пожалуйста, верь мне…
— Почему ты это сказала? — удивился он.
— Что?
— Верь мне… Ты считаешь, что я тебе не доверяю?
— Ты мне ничего не рассказываешь…
— Нечего рассказывать, Танечка, — вздохнул он, поднялся и подошел ко мне. — Потому и молчу. — Он сел на диван.
— Ты ведь не думаешь, что я что-то скрываю? — спросила я, голос мой звучал жалобно.
— Нет, конечно. С чего ты взяла?
«С того, что ты врешь», — хотелось ответить мне, но делать этого я не стала, вздохнула и попыталась разглядеть его лицо в темноте. Он наклонился и поцеловал меня, поцелуи становились все настойчивее, но я не спешила к нему в объятия: не в моих правилах иметь дело с мужчиной, который меня обманывает бог знает с какой целью. Я осторожно отстранилась и напомнила о насущном:
— Какие у нас планы на завтра?
— Разузнать о делах этой фирмы, может, удастся выйти на
— Возьмешь меня с собой? — попросила я.
— Тебе будет скучно… — заверил он.
«А здесь мне очень весело», — едва не съязвила я, но вместо этого сказала:
— Я не хочу быть в тягость…
— Что ты… — Он вроде бы даже огорчился. — Ты не можешь быть мне в тягость. Я… в общем, я очень рад, что мы встретились, жаль, по такому невеселому поводу.
— У тебя кто-нибудь есть? — рискнула спросить я.
— Женщина? Расстались несколько месяцев назад.
— Почему?
— Почему люди расстаются? Она не могла жить так, как живу я, а я… Я даже не сделал попытки понять это…
— И выставил ее отсюда, — брякнула я.
— Выставил, — помолчав, кивнул Миша, а мне пришлось пояснить:
— Як твоей соседке за солью ходила, — и добавила: — Извини…
Миша поднялся, подошел к окну.
— У нас с братом были очень сложные отношения, — тихо начал он. — С самого детства. Какое-то дурацкое соперничество, то есть не соперничество… Ему как будто нравилось делать все мне назло. Если я считал, что поступать так подло, — значит, Серега именно так и поступал. Всегда правый старший брат, который действует на нервы. Я хорошо учился, он плохо, я серьезно относился к жизни, он шел по ней играючи, я пошел в милицию, а он… И все-таки мы были очень близки, наверное, это трудно понять, но… он и я — точно две стороны одной медали. Любой самый пустяковый разговор заканчивался у нас ссорой, но обходиться друг без друга мы не могли. А потом появилась Юля. На дне рождения у Сереги… Гостей полон дом, и на нее он совершенно не обращал внимания. Я даже подумать не мог… и только от нее узнал где-то через месяц, что они были близки. Я думаю, он был уверен, что я сделал это нарочно, и… в ту ночь, когда я выставил ее за дверь, я застал их здесь… Все и так было очень сложно: ей не нравилась моя работа, мой образ жизни, а мне это казалось глупыми бабьими капризами. Когда она пыталась поговорить со мной, я просто уходил… Думаю, она это сделала нарочно… Мы расстались, Серега, разумеется, ее бросил, и это было хуже всего, потому что стало ясно, зачем ему понадобилось все это… Извини, что я рассказываю.
Миша повернулся ко мне, а я тихо попросила:
— Рассказывай…
— Отношения между нами окончательно испортились, и вдруг… Он приехал во вторник. Сначала мы, как всегда, разругались. Из-за мамы. Он обещал привезти ее с дачи, забыл, я взялся его поучать, ну и дело кончилось скандалом. Он уехал, потом вернулся. Это было на него не похоже, обычно он после такого не появлялся неделями, а тут… приехал пьяный, вел себя странно, мне кажется, он хотел со мной поговорить, потому и вернулся. Поговорить о чем-то важном. Его что-то мучило, беспокоило… Нервный был, шуганый какой-то… А я стал воспитывать: пьяный за рулем, и все такое… дурак, одним словом. Потом заявил, что утром мне рано вставать на работу, и лег спать… Часа в четыре он уехал, даже не простившись. — Миша провел пальцем по стеклу и сказал с усмешкой: — Я мог спасти брату жизнь…
К этому моменту я уже рыдала, размазывая по щекам слезы, Миша подошел и сказал виновато:
— Я не хотел все это рассказывать… Не знаю, как вышло…
— Ты правильно сделал, что рассказал. Боль нельзя бесконечно носить в себе. От этого можно свихнуться.
Он вздохнул и обнял меня, а я потянулась ему навстречу, после чего мы легли рядом обнявшись и стали смотреть в потолок, время от времени осторожно вздыхая то вместе, то по очереди.
Полежав так с полчаса, я решила, что самое мудрое сейчас — уснуть, сказала: