Невиновных нет

Глазов Григорий Соломонович

Невысокая полная женщина с осунувшимся белым лицом и красными от слез глазами, она проводила его в большую, хорошо, по-городскому обставленную комнату. Сели в кресла напротив друг друга.

– Евдокия Федосьевна, я вынужден буду задавать вам очень разные вопросы, так что вы уж извините, ежели какой-нибудь покажется бестактным.

Она молча кивнула, потом растерянно спросила:

– Почему он так сделал? Или это он... не сам?

– Постараюсь все выяснить. Нужно время... Вы круглый год живете на даче?

– Почти. Он любил тут отдыхать. Свежий воздух, лес. Когда бывал свободен, ходил на прогулки и летом, и зимой.

– А городская квартира?

– Там поселились дети: сын, невестка и двое внуков.

У них есть квартира, но далеко, метро "Сходненская".

– Как чувствовал себя последнее время Анатолий Иванович? Настроение-то как?

– Как обычно. Работал-то ведь много. И у себя в комитете, и в Госдуме. Иногда бывал хмур, когда уставал очень. А так, как обычно.

– Не жаловался на здоровье?

– Нет, он был человек здоровый, слава Богу.

– Не случалось ли, что Анатолий Иванович не ночевал дома?

– Никогда!
– резко ответила она.
– Вы имеете в виду, что...

– Имею.

– У вас есть основания подозревать?

– А у вас?
– спросил Зуйков.

– Нет, он был однолюб!

"Милая ты моя, - подумал Зуйков.
– Все мы однолюбы до первой подножки хорошей ножки". Затем спросил:

– В тот вечер, накануне случившегося, ничего не насторожило вас в поведении Анатолия Ивановича?

– Был молчалив, раздражителен, поужинал и сразу поднялся к себе.

– Такое случалось прежде?

– Иногда, когда он очень уставал.

– Никто не звонил ему?

– Поздно, кажется около одиннадцати, позвонили. Я спросила у него, кто это, он ответил, что Ада. Это его секретарша.

– А потом он лег спать?

– Нет. Сказал, что хочет подышать свежим воздухом и вышел. Вернулся минут через двадцать. Я уже была в постели, читала.

– Вы знали, что у него есть пистолет?

– Нет. Никогда не видела, и он никогда не говорил.

– Чем занимается ваш сын?

– Он офицер. Военный переводчик с английского и немецкого.

– А где он служит?

Она назвала.

– Какие между ними отношения?

– Прекрасные. Они очень любили друг друга.

– Евдокия Федосьевна, мне нужно осмотреть комнату Анатолия Ивановича. Вы не подниметесь со мной?

– Но она опечатана.

– Я знаю...

Это была небольшая уютная комната под самым чердаком. Диван-кровать, два кресла, письменный стол, пять полок с книгами, Зуйкова удивило, что две полки занимало пятидесятитомное издание всемирной детской литературы, на остальных - разрозненные издания: Пикуль, Булгаков, словари, справочники. Выборочно полистав книги, Зуйков присел к столу. В тумбах стола с десяток папок. Зуйков стал листать бумаги в них. Это были документы - деловая переписка, копии приказов и постановлений Совмина, и все - давнее, еще с тех времен, когда Фита по должности своей был связан с заводами, где делалось разное оружие - от стрелкового до бронетехники и авиации. Ничего интересного Зуйков не нашел. В столе был единственный широкий выдвижной ящик. В нем Зуйков обнаружил: футляр с часами - подарок к пятидесятилетию от какого-то Евсения Николаевича, о чем свидетельствовала гравировка на обороте, судя по дате, подарок восьмилетней давности; еще один футляр, в нем очень красивая, дорогая авторучка "Пеликан" с золотым пером, которой не пользовались; потертая федоскинская шкатулка с изображением женщины в белом платье, сидящей в саду на скамье, внизу, видимо, фамилия автора рисунка "Буканова Н. 1950". В шкатулке, схваченные кольцом два ключа: один, похоже, от гаражного замка, другой - обычный; и, наконец, маленький блокнот, новый, уголки страниц не залоснились, не загнулись. Записей в нем почти не было. Блокнот размером с ладонь, на обложке серебряное тиснение "USSR MORFLOT". На первой странице графы (по-английски) "Фамилия", "Домашний адрес", "Почтовый код", "Телефон", "Служебный

адрес", "Телефон", "Факс", кроме первой графы, где рукой владельца вписано "Фита А.И.", были незаполнены. На следующей странице столбиком шли рисунки-символы всех пароходств СССР. Скажем, значок с расстральными колоннами, а напротив него напечатано "Ленинградское пароходство" и адрес его. Затем шла страничка с указанием времени всех стран мира по Гринвичу с цифрой разницы относительно московского времени; и, наконец, страница с перечнем всех стран мира и названием их валют. Во всем этом длинном списке подчеркнута шариковой ручкой была лишь Франция: "FRANC = 100 CENTIMES".

Зуйков, отложив блокнот, взял в руки ключи.

– Вы не знаете, что за ключи, Евдокия Федосьевна?
– спросил Зуйков женщину, молча наблюдавшую за его действиями.

– Нет.

– Не от гаража? У вас есть машина?

– Машина есть. А ключи от гаража висят на кухне на гвозде. А эти ключи никогда не видела. Я к мужу в стол не заглядывала, у меня своих ящиков на кухне достаточно.

Еще Зуйков нашел тут же черный пакет от фотобумаги с пачкой хорошо исполненных и отпечатанных на агфовской бумаге снимков. Это были летние, как говорят, дачные фотографии семейства Фиты: сам, его жена, сын с невесткой и внуки.

– Хорошие снимки, - сказал, перебирая их, Зуйков.

Она кивнула, глаза ее наполнились слезами.

– Анатолию Ивановичу понравились?

– Да. Не все, правда, несколько штук он порвал.

– Что так?

– Не знаю.

– Порвал и выбросил?

– Да.

– А какие?

– Он мне не показал. Изорвал и все. Я даже обиделась, а он сказал: "Барахло".

– Куда же он выбросил?

– Не помню.

Больше смотреть тут было нечего. На самой столешнице, кроме стопки чистой бумаги, ничего не было. Зуйков хотел было уже встать, но наклонился, заглянул под стол. В это время внизу позвонили в дверь.

– Я спущусь?
– не то спросила, не то сообщила женщина.

– Да, пожалуйста, - сказал Зуйков. Под столом он увидел плетенную из пластиковых лент корзину для мусора. На дне ее что-то было. Он вытащил корзину. В ней лежали изорванные на очень мелкие кусочки фотографии. Взяв со стола лист бумаги, Зуйков завернул их аккуратно и сунул в карман пиджака, в другой положил ключи, найденные в шкатулке, в боковой карман сунул блокнот. Вышел, поразмыслил, и на всякий случай дверь опечатал.

Спустившись вниз, услышал голоса в прихожей. Жена Фиты сказала: "Спасибо большое, Аркадий Ильич, все у меня есть".
– "Смотрите, если что надо, не стесняйтесь, мы с женой всегда рады будем помочь".

Увидев вышедшего Зуйкова, жена Фиты сказала:

– Это наши соседи по даче. Вот Аркадий Ильич последним в тот вечер и видел Анатолия Ивановича.

– Да-да!
– как-то гордо сказал сосед. Это был человек лет семидесяти, в синих спортивных брюках, в такой же блузе, поверх которой надета теплая куртка, и в кедах.

– Если вы не прочь, мы побеседуем, а, Аркадий Ильич?
– предложил Зуйков.

– Бога ради!
– откликнулся сосед.

– Евдокия Федосьевна, а вы не знаете, кто делал фотографии?
– спросил Зуйков.

– Почему же не знаю? Корреспондент телевидения Желтовский, они были хорошо знакомы с Анатолием Ивановичем, приятный, веселый человек.

– Он хороший мастер, - кивнул Зуйков, думая о своем.
– Ну что ж, Евдокия Федосьевна, я на первый случай вроде закончил. Вы уж извините, служба такая. Да, комнату наверху я все же опечатал. Может еще раз придется заглянуть, не обессудьте.

– Что уж теперь...

Попрощавшись, Зуйков вышел вместе с соседом, остановились за воротами дачи.

– Так где вы видели Анатолия Ивановича последний раз?
– спросил Зуйков.