Невиновных нет
Шрифт:
Весь день звонок Желтовского не давал работать, вспоминался так или иначе, заставлял продумывать многое в поисках места, где произошел прокол... Вспоминалась давняя беседа с Желтовским, когда тот сказал: "Мы с Полем Бераром копаем тему о российских миллионерах в чужом кармане". "Как это понимать?" - спросил тогда Перфильев.
– "А буквально. Сколько и на чьих счетах на Западе лежит российских денег, и как они образовались".
– "И как движется ваша затея?" - "Трудно. Тайна вклада - там святое дело. Но кое-что нащупали".
– "Деньги
– "И получается?" - спросил Перфильев.
– "Кое-что нащупали. Когда-нибудь узнаете..."
Очень уж не хотел Перфильев посвящать Лебяхина в свои проблемы с Желтовским. Он признавал за Лебяхиным и изощренный ум, и богатый опыт. И хотя Перфильев сам пригласил Лебяхина работать в офисе, присутствие последнего иногда вызывало у Перфильева напряженность, переходившую порой в неприязнь, которая подпитывалась тем, что свои опасения приходилось скрывать, притворяться бодрым, независимым, бравировать легкостью, с которой Перфильев заставлял себя вести с Лебяхиным, позволяя иногда вольности в словах, неосторожные остроты, на что Лебяхин только усмехался, как хозяин, позволяющий щенку цапнуть себя за палец еще беззубым ртом...
"Конечно, хорошо бы посоветоваться с Лебяхиным, дело принимает очень опасный оборот. Если Желтовский что-то раздует, вся эта история может загубить "Стиль-керамику". Французы и швейцарцы тут же прервут все взаимоотношения. И другие солидные фирмы на Западе обведут вокруг меня и моего дела запретный круг, который не переступить", - думал Перфильев. И все же Лебяхину решил ничего не говорить...
Незадолго до окончания рабочего дня он, объездив три интуристовских отеля, лишь в четвертом купил воскресный номер "Пари-диманш нувель". Прочитав корреспонденцию, он решил никому ничего не говорить и не машиной, а электричкой отправиться на свидание к Желтовскому...
За час до приезда Перфильева раздался звонок.
– Слушаю, - Желтовский снял трубку.
– Мне бы Дмитрия Юрьевича, пожалуйста, - сквозь какие-то шорохи, гудочки раздался далекий мужской голос.
– Я Дмитрий Юрьевич, - отозвался Желтовский.
– Вас беспокоит Иса Озиев, я из Гудермеса, из Чечни. Вы были у нас недавно, но повидаться с вами я не успел, а у меня для вас была видеокассета с интересным материалом. Я журналист.
И в Назрани, и в Грозном, и в Гудермесе Желтовский общался с тамошними коллегами, чьи-то фамилии запомнил, чьи-то нет, кое с кем обменялся адресами.
– Вы откуда говорите?
– спросил Желтовский. Плохо слышно.
– Из автомата на Белорусском вокзале, тут шумно.
– Так что с кассетой?
– Я приехал на два дня в Москву, кассету захватил с собой. Живу в гостинице "Минск". Если у вас есть желание и время, можем встретиться. Потому что завтра я уезжаю.
– А что на кассете?
– Уверен,
– Вы что, хотите продать кассету?
– Упаси Бог! Я привез ее вам.
– Где мы можем встретиться?
– В холле гостиницы "Минск".
– В котором часу?
– Дайте подумать... Ну, скажем, сегодня в девять вечера, я уже освобожусь.
– Как я вас узнаю?
– Я в теплой коричневой шапке из норки и в зеленой куртке. Да и кассета у меня будет в руках.
– Хорошо, я буду у вас в девять. До встречи.
Такое случалось, что местные репортеры, где бывал Желтовский, либо боялись использовать добытые факты, либо им просто не давали этого сделать...
Дачный поселок, где жил Желтовский, был зажат лесом, его узкие улочки освещались плохо, почти все дачи стояли за забором в глубине участков.
Перфильев шел в темноте, вглядываясь в номера на воротах. И вот она улица Гоголя, 14. Он нажал на ручку калитки в воротах. Двор был большой, в доме освещено только одно окно - наверху, в мансарде, нижний этаж погружен во тьму. Перфильев нажал звонок на косяке двери, обитой серым или зеленым дерматином - во тьме было не разобрать. Открыл ему Желтовский. По скрипучей лестнице поднялись наверх. Тут было светло, уютно, тепло. Это, как понял Перфильев, был и кабинет, и спальня.
– Я живу здесь. Внизу пусто. Мне тут удобней.
– Тут хорошо, - сказал Перфильев, усаживаясь в кресло, на подлокотниках которого потрескалась искусственная кожа.
Желтовский сел напротив за стол. Работал приемник "Грундиг", звучала тихая музыка. Желтовский нажал на кнопку, выключил приемник. Но этим "выключением" (о чем знал только Желтовский) он запустил магнитофон-репортер с двухчасовой кассетой, вделанный в "Грундиг".
– Что-нибудь выпьете, Павел Александрович: джин, пиво?
– предложил Желтовский.
– Пока добрались ко мне, наверное, озябли.
– Спасибо, пить не буду.
– Пока мы не приступили к главному, позвольте задать вопрос.
– Я слушаю.
– Вам не знакома фамилия Гирхан Арсанукаев?
– Знакома. Он владелец фирмы "Лесной шатер".
– Я видел его в Бурже, тогда, - сказал Желтовский.
– С ним был и глава фирмы "Улыбка" некий Батров.
– Это он?
– Желтовский показал фотографию, сделанную в холле гостиницы в Париже.
– Он.
– А кто этот рыжий рядом, между ним и Фитой?
– Понятия не имею.
– Вас что-нибудь связывает с Батровым, какие-нибудь дела вашей фирмы?
– Абсолютно ничего. Он наведывался ко мне, предпринимал еще кое-какие шаги, чтоб объединиться.
– Вы - с ними?! Для чего они вам?
– Мне они не нужны. Я указал им на дверь. Думаю, нужен был им я. Как возможное прикрытие.
– Чего?
– Не исключено, каких-то сомнительных сделок.
– А вы знаете, что Фита и эти трое были в Бурже неслучайно, был с ними еще один - иранец по фамилии Хеджези. Высокий чиновник из Министерства обороны Ирана. А может, из спецслужб.