Невиновный
Шрифт:
Прибежищем для Рона был Брюс Либа, который снова женился и жил теперь тихо и мирно в собственном доме в нескольких милях от города. Раза два в месяц Рон прибредал к нему на порог пьяный и растрепанный и умолял Брюса приютить его, чтобы отоспаться. Брюс всегда принимал приятеля, приводил в чувство, кормил и обычно давал взаймы десятку.
В феврале 1981 года Рона опять арестовали за езду в нетрезвом виде и признали виновным. Проведя несколько дней в тюрьме, он отправился в Чикасу к Рини и ее мужу Гэри. Они нашли его у себя на заднем дворе в воскресенье, вернувшись из церкви. Он объяснил им, что жил в палатке за их дальним забором, и действительно выглядел как человек, ночевавший в палатке. Якобы он едва
Рини и Гэри позволили Рону занять комнату их сына. Гэри подыскал ему работу на ферме – ворошить сено. Этот «ангажемент» продлился ровно два дня, после чего Рон покинул их, сказав, что нашел софтбольную команду, которая его берет. Фермер позднее позвонил Гэри и Рини и предупредил, чтобы их родственник больше не возвращался и что вообще, с его точки зрения, у того серьезные проблемы с нервной системой.
Интерес Рона к американским президентам неожиданно разгорелся снова, и он днями напролет ни о чем другом не говорил. Он мог не только быстро перечислить их всех в прямой и обратной последовательности, но и знал о них все: даты и места рождения, сроки полномочий, имена их вице-президентов, жен и детей, основные факты деятельности их администраций и тому подобное. Любой разговор в доме Симмонсов теперь неизбежно сосредоточивался на каком-нибудь американском президенте. Пока Рон находился в комнате, ни о чем ином речи быть не могло.
Он был типичной совой: как бы ни старался заснуть ночью, ничего у него не получалось. Плюс к этому он ночами напролет смотрел телевизор, включив звук на полную мощь. С первыми лучами солнца он становился сонным и засыпал. Симмонсы, усталые, с красными глазами, наконец-то получали возможность хоть позавтракать в тишине, прежде чем отправиться на работу.
Рон часто жаловался на головную боль. Однажды ночью Гэри услышал шум и увидел, что Рон роется в домашней аптечке в поисках обезболивающего.
Когда обстановка накалилась до предела и нервы у хозяев начали сдавать, Гэри усадил Рона перед собой, чтобы поговорить серьезно. Он объяснил, что Рон может оставаться у них, но должен считаться с их жизненным распорядком. Тот не проявил ни малейшего понимания, но спокойно собрался и вернулся к матери, где либо пребывал в коматозном состоянии, лежа на диване, либо запирался в своей каморке. В свои двадцать восемь лет он был не в состоянии признать очевидный факт, заключавшийся в том, что ему требуется врачебная помощь.
Аннет и Рини тревожились о брате, но мало что могли сделать. Он был упрям, как всегда, и, казалось, вполне доволен своей кочевой жизнью. Поведение его становилось еще более странным; почти не оставалось сомнений, что он умственно деградирует. Но это было запретной темой; они совершили ошибку, попытавшись ее с ним обсудить. Хуанита могла уговорить его пойти к врачу или начать лечиться от запоев, но он никогда не выдерживал полного курса терапии. После каждого короткого промежутка трезвости наступали недели неведения, где он и чем занимается.
Для развлечения, если оно ему требовалось, он играл на гитаре, обычно сидя на крыльце материнского дома. Он мог там сидеть, бренчать и петь для птиц часами, а когда крыльцо ему надоедало, переносил выступление на дорогу. Зачастую без машины или без денег, чтобы ее заправить, он слонялся по Аде, и его в любой час дня и ночи можно было видеть в самых разных местах с неизменной гитарой.
Рик Карсон, его друг детства, служил в полиции. Дежуря в ночную смену, он нередко видел Рона далеко за полночь шагающим по тротуару или даже между домами, пощипывающим струны и поющим. Рик, бывало,
4 июля 1981 года его арестовали за неподобающее поведение в общественном месте в пьяном виде и признали виновным. Хуанита была в ярости и настояла, чтобы он обратился за помощью. Его положили в Центральную больницу штата в Нормане, где его наблюдал доктор Самбаджон, штатный психиатр. Единственная вразумительная жалоба Рона состояла в том, что он болен и хочет «получить помощь». Его самооценка и физическая активность оказались исключительно низки, он был угнетен мыслями о собственной никчемности, беспомощности и даже о самоубийстве. «Я не приношу ничего хорошего ни себе, ни окружающим, – сказал он. – Я не в состоянии удержаться на работе, и у меня отрицательная социальная установка». Он поведал доктору Самбаджону о том, что первый серьезный приступ депрессии случился у него четыре года назад, когда оборвалась его бейсбольная карьера и почти в то же время распался брак, признался в злоупотреблении алкоголем и наркотиками, но заявил, что это его проблем не усугубляет.
Доктор Самбаджон нашел его «неряшливым, грязным, неопрятным… безразличным к своему внешнему виду». Хотя суждения пациента были не так уж алогичны и он отдавал себе отчет в нынешнем своем состоянии. Доктор поставил диагноз: дисфункция вилочковой железы, хроническая форма легкой депрессии – и рекомендовал медикаментозное лечение, дальнейшие консультации со специалистами, групповую терапию и психологическую поддержку со стороны семьи.
Проведя в больнице три дня, Рон попросился домой и был отпущен. Через неделю он снова оказался в психиатрической клинике в Аде, где его осмотрел Чарлз Эймос, психолог-ассистент. Рон представился ему бывшим профессиональным бейсболистом, впавшим в депрессию после окончания спортивной карьеры. Винил он в своей депрессии и религию. Эймос направил его к доктору Мэри Сноу, единственному дипломированному психиатру в Аде, и она стала наблюдать его еженедельно. Ему был прописан асендин, широко употребляемый антидепрессант, и у Рона наступило небольшое улучшение. Доктор Сноу пыталась убедить своего пациента, что ему необходим более интенсивный курс психотерапии, но через три месяца у Рона иссякло терпение.
30 сентября 1982 года его снова обвинили в управлении транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения. Он был арестован, заключен в тюрьму и позднее признан виновным.
Глава четвертая
Через три месяца после убийства Дебби Картер детективы Деннис Смит и Майк Кисуэттер впервые отправились в дом Уильямсонов и допросили Рона. Хуанита присутствовала при разговоре и принимала в нем участие. Когда Рона спросили, где он был 7 декабря вечером, тот ответил, что не помнит, ведь с тех пор прошло три месяца. Да, он часто бывал в «Каретном фонаре», равно как и в других клубах Ады. Хуанита справилась в своем дневнике, сверила дату и сообщила детективам, что ее сын тем вечером с десяти часов находился дома. Она показала им запись от 7 декабря.
Рона спросили, был ли он знаком с Дебби Картер. Он ответил, что не уверен. Имя ему, конечно, знакомо, так как после убийства в городе только и было разговоров что о ней. Смит показал ему фотографию жертвы, Рон внимательно ее рассмотрел. Возможно, он и видел ее прежде, а может, нет. Позднее он попросил показать ему снимок еще раз. Сказал, что лицо девушки ему смутно знакомо. Он энергично отрицал, что ему хоть что-то известно об убийстве, но высказал мнение, что убийца, вероятно, был психопатом, следовавшим за ней от клуба, вломившимся в дом и сразу после совершения убийства исчезнувшим из города.