Невольница: его добыча

Семенова Лика

Он поднял брови:

— Вот как? Почему?

— На Норбонне он найдет меня. Это глупо.

Мартин расхохотался, утопая в вонючем дыму:

— Я скажу тебе больше, детка: ему даже не придется искать. Тебя схватят, как только ты ступишь на эту чертову планету. И на любую из имперских планет. Но ты никуда не полетишь.

 Я нахмурилась, в груди похолодело:

— Что это значит?

— То и значит, — Мартин закинул в рот румяную капангу и нарочито долго жевал, заставляя меня ждать. — Все порты перекрыты. Черные на каждой внутренней

станции. Твои голограммы повсюду. Должен сказать, очень красивые голограммы… Начали трясти невольничьи кварталы, хотя по мне — это первейшая глупость. Никто из рабов не рискнет укрывать беглеца. Да после таких мер тебя не рискнет скрывать даже последний безумец.

Я похолодела и встала, глядя на Мартина:

— А вы?

Он вновь затянулся и лениво развалился на стуле:

— А что мы?

— Вы обещали дать мне укрытие.

Мартин молчал, ковыряясь ногтем в зубах. Осушил очередной бокал и уставился, накручивая на палец косицу, замотанную куском красной проволоки:

— Допустим, обещал.

— Что значит «допустим»?

Он поднялся и неспешно подошел почти вплотную. Зажженная сигарета маячила перед самым моим носом, вызывая тошноту.

— Послушай, детка. Вчера я толком не понимал, кому даю укрытие. Ты важная птица, черт возьми… За тебя обещают тридцать тысяч. Это больше, чем мы получили.

Я похолодела и изо всех сил старалась держать лицо — он не должен увидеть мой страх:

— Ты хочешь сказать, что твое слово ничего не стоит?

— Мое слово стоит многого. Но я не люблю, когда меня водят за нос. Мне нужна правда: почему имперцы так хотят вернуть тебя?

Я покачала головой:

— Я не знаю.

Мартин прищурился, оперся на столешницу и навис надо мной:

— Не ври детка. Сейчас не лучший момент.

Я вздохнула и подняла подбородок:

— Клянусь, не знаю. Кажется, это личные мотивы.

Мартин вытянул губы трубочкой, раздумывая, отстранился:

— Это интригует. Личные мотивы — залог хорошей сделки. Ты же торговала, знаешь, когда можно задирать цену. Ведь так?

Я промолчала.

Мартин кивнул сам себе:

— Правильно — когда видишь, что в глазах покупателя появился интерес. Тогда и можно прибавлять. Главное — не перегнуть, а то сорвется… В любом случае, советую сидеть здесь, сколько понадобится. Не думаю, что эта шумиха быстро прекратится. Подключена даже гвардия Сенатора.

Я коротко кивнула и поспешила выйти. Меня лихорадило. Мартин — скользкий тип, но он дал слово. Если оно, действительно, хоть чего-то стоит… Я поднялась в свою конуру, подперла дверь сломанным стулом и села на кровать. Пружины скорбно скрипнули, проминаясь под весом моего тела. Я закрыла лицо руками, стараясь унять охвативший меня нервный жар. Здесь нет надежного укрытия, но за границей Котлована нет и этого. У меня нет выбора. Если обшаривают все порты — Доброволец прав: покидать Котлован будет огромной глупостью. Но я не доверяю Добровольцу и его людям… Но и выбора нет.

Известно ли уже де Во о моем побеге? Едва

ли Ларисс может предпринять такие серьезные меры без его помощи. Я бы дорого отдала, чтобы посмотреть на его лицо в тот момент, когда он об этом узнал. Как резануло сталью в глазах, как исказились в предельной злобе холеные черты. Но гвардия Сенатора… как бы я хотела, чтобы Доброволец соврал. Де Во говорил тогда, что Совет Высоких домов хочет моей смерти. Тогда, кто именно поднял гвардию Сенатора?

Я легла, глядя в мутный облупившийся потолок с жалкими остатками росписи, с которого свисали мохнатые длинные тенета. Сколько придется отсиживаться в этом ужасном месте, накрытом, словно колпаком, плотным туманом?

От внезапного стука в дверь я тут же села. Не стука — кто-то выбивал дверь ногой. Хлипкая преграда быстро сдалась, и стул с грохотом отлетел к стене.

44

Доброволец ввалился в комнату и прислонился плечом к стене. В воздухе поплыл тошнотворный запах дарны — не понимаю, как они могут это курить.

— Ты совсем одна?

Я напряглась и села на кровати:

— С кем я должна быть?

Он пожал плечами:

— Кто знает, что тебе взбредет в голову.

— Ты пьян.

— Я пьян каждый день, этим никого не удивишь. Но не каждый день вижу такую красотку. Хочу знать, так ли ты хороша, что из-за тебя можно перекрывать порты и поднимать гвардию Сенатора. Я имею право это знать.

Еще этого не хватало!

Доброволец плотно прикрыл створку двери и направился ко мне. Я вскочила, лихорадочно осматриваясь, чем, в случае чего, можно его ударить. Как назло, поблизости ничего не было. Он обошел кровать и оказался уже в трех шагах. Я попятилась, почувствовав край подоконника — дальше отступать некуда.

Мартин подошел вплотную и смотрел снизу вверх. Как большинство норбоннцев, ростом он был мне до плеча, но это не значило ровным счетом ничего. Мужчина оставался мужчиной. Коренастый, широкоплечий, с крепкими жилистыми руками, огромными, несколько непропорциональными ладонями и толстой бычьей шеей. Большинство женщин, какой бы расы они ни были, не справится даже с самым хилым из них. Разве что вальдорки. Доброволец по-хозяйски положил руку мне на талию и поводил большим пальцем, поглаживая через тонкую ткань. Меня передернуло от этого жеста.

— Знаешь, как говорят?

Я молчала. Лишь вцепилась в его запястье, стараясь убрать руку, но это было просто смешно — ее не удавалось сдвинуть ни на миллиметр. Я лишь слабая женщина со слабыми руками.

Мартин обхватил меня другой рукой:

— Говорят, что в постели все одного роста, детка.

В мгновение ока он опрокинул меня на кровать и навалился сверху. Косы свалились мне на лицо. Он оказался неожиданно тяжелым для его роста, просто неподъемным.

Я не делала попыток скинуть его — понимала, что это бесполезно: наши тела так продавили старую кровать, что я оказалась в прочной ловушке. Лишь посмотрела в глаза, надеясь найти в них хоть что-то разумное: