Невольные записки
Шрифт:
Решка – от слова «решетка». Окно в хату.
Сборка – категория камеры, в которой собирают заключенных (ЗК), прибывших из изолятора временного содержания (ИВС), а также со всего Централа для пересортировки. На сборке можно провести от нескольких часов до нескольких дней.
Семья – несколько человек, объединившихся внутри «X». Вместе питаются, получают кабаны, поддерживают друг друга.
Слоник – каменный барьерчик высотой в 1 метр, отделяющий парашу (дальняк) от «X».
Смотрящий – человек
Стакан – одноместные боксики, в которые забивают по 20–30 человек.
Телевизор – шкаф для хранение продуктов и посуды.
Телефон – разговор с другой «X» через систему отопления при помощи металлического фаныча на основе известного акустическою эффекта распространения звука.
Тормоза – дверь в «X».
Третейский судья – как правило, наиболее опытный и уважаемый человек в «X». Относительно беспристрастно разводит рамсы.
Фаныч – алюминиевая кружка.
«X» – обозначение хаты – камеры в маляве.
Хозяин – начальник СИЗО, зоны
Чифир – чисто тюремный напиток стимулирующего действия из сверхдозы чая.
Чифирбак – металлическая кружка для чая. в которой варится чифир.
Шахтер – категория ЗК, живущих под шконками.
Шконка – металлические двухъярусные нары.
Шленка – миска.
Шнифт – смотровой глазок в дверях-тормозах.
Шуба – неоштукатуренный цементный наброс на стенах в тюрьме.
Прием и «сборка»
Из ИВС нас отправляют в «Матроску». Идет погрузка в автозак. В каждой из двух клеток, рассчитанных максимум на шестерых, уже забиты человек по 15.
Нас осталось еще восемь. Из-за восьми человек никто не станет гонять автозак еще раз. Конвой начинает утрамбовку. Двоих забили в стакан. (Отдельная клетка на одного человека – особо опасного преступника, в автозаке). Лицом к лицу. Иначе не помещались. Но дверь стакана все равно не закрывается.
Конвой упирается в нее сапогами и доминает. Еще по трое в каждую клетку. Мне не повезло: восьмой – последний. Мною, используя решетку клетки, трамбуют остальных. Упираюсь лицом в чье-то пальто. Стараюсь наклонить голову, чтобы упереться лбом, а не носом. Иначе задохнусь. Конвой наваливается на решетку и навешивает замок.
Минут 10–15 стоим. Конвой что-то утрясает с документами. Кто-то уже стонет: «Командир, поехали – дышать нечем!»… «Выдыхай через жопу», – ржет конвой. Наконец двинулись.
Едем более часа. В нашей клетке 2–3 наркомана. У них ломка. В середине пути у одного из них начинается рвота.
У меня (оказывается, мне все-таки повезло – я крайний у решетки и мне достается немного воздуха) одна забота – беречь очки. Я не догадался снять их при погрузке, и теперь спина в пальто впередистоящего вдавливает их в переносицу.
Несколько мощных толчков. Въезжаем в тамбур «Матроски». Приехали. Слава Богу, конец.
Оказалось – только начало…
Нас
По-русски говорят и понимают плохо. Фамилии перевирают. Все нервничают. Наконец загоняют на сборку.
Плохо освещенная камера – примерно 50–60 квадратных метров. Стены и потолок угольно-черные от копоти и грязи. Выщербленный бетонный пол. Под потолком – две узкие щели, забранные решеткой. С внешней стороны еще и жалюзи – «реснички», перекрывающие решетку под углом в 45 градусов таким образом, чтобы ничего нельзя было увидеть. В углу, отгороженном от хаты полуметровым барьерчиком, – параша («дальняк»). Дыра в полу с двумя надолбами для ног. Сказать, что она обгажена, – ничего не сказать. Это – наслоения… Рядом в стене – осколок трубы, из которой сочится вода. Видимо, для питья и мытья рук.
Вонь густая и плотная. Это даже не запах, это что-то ощутимое. Руки и лицо становятся потными и липкими через 15–20 минут. Вдоль стен – отполированная тысячами задниц до зеркального блеска скамейка. На ней устроились наиболее шустрые – человек 40. Остальные – стоят.
Когда нас загнали, на сборке уже было человек 15–20. Это те, кто ждал (многие с утра) переброску со спеца на общак. Постепенно, по мере пребывания очередных автозаков, сборка наполняется. Везут из ИВС, из разных мест города. Народ начинает «кучковаться». По районам, по рангам и мастям. Первоходы – их большинство, жадно прислушиваются («греют уши») к «приколам» бывалых, стараются понять, что их здесь ожидает.
Несколько опытных сбились в углу и готовятся варить чифир. У кого-то нашлась алюминиевая кружка («фаныч»), кто-то достает чай. Нужны дрова. Добровольные помощники, у которых ни кружки, ни чая, роются в сумках, пакетах – достают какие-то тряпки. Их скручивают плотным жгутом и поджигают. В фаныче уже полпачки чая, залитого водой. Обмотав ручку подобием носового платка, кто-то уже держит фаныч над чадящими дровами.
Угол сборки заволакивается вонючим чадом от горящих «дров» Присев на корточки, бывалые пускают чифир по кругу.
Все говорят вполголоса, но гул стоит такой, что расслышать слова можно с большим трудом.
Около часа ночи. Мы здесь уже более 5 часов. Дверь камеры открывается, и начинают выкликивать фамилии. Уходят первые 20 человек. Потом еще 20. В камеру они уже не возвращаются. В четвертый или пятый десяток выкрикивают и меня. Подхватив свою сумку с тем, что мне успели передать в ИВС из дома, двигаюсь на шмон.
Шмон
Ярко освещенное помещение. Это – единственное помещение в «Матроске» (из тех, которые я видел сам) – по настоящему хорошо освещено. Во всех остальных – серо-голубой полумрак. Площадь – метров 35–40. Посередине, во всю длину – оцинкованный стол, похожий на те, на которых разделывают мясо в столовых. Шмонщиков шесть человек: две женщины и четверо мужчин. Нам велят вывалить из своих баулов и пакетов на стол все наше барахло. Все в одну кучу.