неВойна
Шрифт:
Сережа вдруг порывисто обнял деда и прошептал:
– Я хочу быть как ты. И я не подведу. Ты веришь мне? Веришь?
Дед молча гладил его по голове, потом поднялся и украдкой смахнул соринку с ресниц.
КОВБОИ У БАССЕЙНА
– Училище, равняйсь! Смирррно! Равнение на середину!
В ОрджВОКУ 5 первокурсники принимали присягу. Позади остался курс молодого бойца, который, казалось, никогда не закончится. Бесконечные подъемы и отбои за 45 секунд, до тех пор, пока обмундирование, как в трюках Дэвида Копперфильда, не научится мгновенно переходить из положения «надето-застегнуто» в положение «сложено-выровнено» и обратно. Днем – бесконечные кроссы по жаре в противогазах, в дождь –
5
Орджоникидзевское высшее общевойсковое командное дважды Краснознаменное училище имени Маршала Советского Союза А. И. Еременко.
И вот наконец этот день настал: они выстроились на плацу – на стриженых головах новенькие фуражки, выглаженная «парадка» с аккуратно нашитым на рукаве «минусом» – знаком первого курса – сидит безупречно, сапоги блестят. Руки сжимают АК-74 – первое в жизни боевое оружие, из которого накануне каждый отстрелял по три патрона на полигоне в Тарском. Слова присяги вызубрены так, что стоят перед глазами: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…»
Из-за облаков вышло солнце, расплылось в глазах зеленоватыми пятнами, высветило россыпь веснушек на лице высокого парня, стоящего третьим в шеренге. Он невольно зажмурился.
За первокурсниками наблюдали их родители. Сергей успел пробежать по толпе взглядом, пытаясь отыскать родное лицо. Да вот же он – дед. Надел свой парадный костюм с наградными планками. Сергей просиял. Он присмотрелся к тем, кто стоял рядом. Это были незнакомые ему люди.
После присяги фотографировались на фоне знамени. В центре – курсант, справа и слева – родители. Сергей встал рядом с дедом и улыбнулся.
В роте командир подписывал увольнительные – до полуночи. Поезд у деда был вечером, и они целый день гуляли по городу. Заглянули в знаменитый дендрарий, полюбовались Тереком, посидели в кафе на улице Горького. Сергей много рассказывал об училище, он был на седьмом небе от счастья. Прощаясь на вокзале, дед снял с руки часы и отдал внуку.
– Меня они никогда не подводили. Пусть теперь тебе послужат. Будет о деде память.
– Я тебя никогда не забуду! – Сергей порывисто обнял деда. – И бабушку тоже! Вы столько для меня сделали!
Дед закашлялся.
– Ох и силен же ты стал! Чуть ребра мне не поломал, – он улыбнулся. Потом вдруг стал серьезным.
– Теперь ты своей жизни хозяин. Ты дорогу выбрал, тебе по ней идти. Найди себе хороших друзей, вместе и дорога легче, и с пути не собьешься. Непростые времена настают…
В тот год перед поступлением они с дедом не раз говорили на эту тему. Страна менялась. Это было заметно не только по передовицам газет, с которых не сходили слова «перестройка», «гласность» и «ускорение». Вдруг стали расти цены, вначале на алкоголь (это еще было понятно: Горбачев объявил беспощадную войну зеленому змию), потом почему-то на мясо, потом из магазинов пропал сахар (его скупили самогонщики, которые с энтузиазмом принялись восполнять дефицит напитков на прилавках). Наконец, совсем уж необъяснимым образом с полок стали исчезать
– Что такое: хвост длинный, глаза злые, а яйца – маленькие и грязные?
Он обводил сидящих за столом озорным взглядом – и через вахтанговскую паузу сообщал громким шепотом, как военный секрет:
– Очередь за яйцами по 90 копеек!
Он был не прочь опрокинуть стопку-другую «беленькой». Но никогда не напивался и не курил. У Сергея в классе курили уже почти все мальчишки.
– Серега, – говорил он, аппетитно хрустя маринованным огурцом, – никогда не кури, даже не пробуй – это такая зараза! Выпить иногда можно, но немного. И вина не пей, лучше водочки.
Рекомендация была излишней. Дед застолий не признавал, праздники отмечали скромно. К тому же детей на Кавказе за общий стол не сажали, во всяком случае, надолго. И Сергей не был исключением.
После ужина за столом проходил «семейный совет»: подводили итоги дня, обсуждали новости, намечали планы на завтра. Сергей любил слушать эти неторопливые разговоры «за жизнь». О политике почти не говорили, но газеты дед просматривал внимательно и, судя по всему, оптимизма передовиц не разделял.
Весной в «Адыгейской правде» была большая статья о суде над преступниками, которые в прошлом году взяли в заложники детей и учительницу и, угрожая сжечь их заживо, угнали самолет в Израиль 6 . Отложив газету, дед сказал в задумчивости:
– Вот откуда такие берутся? Вроде среди людей живут, а хуже зверей стали. И что им этот срок? Главный-то ихний три раза уже сидел, и что – исправила его тюрьма? В нем от человека-то ничего не осталось, одно обличье. Таких к стенке надо ставить – как фашистов, которые в деревнях людей сжигали.
6
Захват заложников произошел 1 декабря 1988 года в г. Орджоникидзе (ныне Владикавказ). Суд над преступниками состоялся в марте 1989 года, все пятеро получили различные сроки тюремного заключения. Подробнее об этих событиях можно прочитать во втором издании книги Алексея Филатова «Крещенные небом».
Тогда Сергей впервые задумался: смог бы он кого-то убить? Даже такого подонка, как этот Якшиянц. Он долго ворочался в кровати, но так и не смог представить себе, как стреляет в живого человека.
Вот и теперь, возвращаясь в училище, он вспоминал эту историю. Ведь она произошла где-то здесь, на этих улицах. Как бы поступил он, если бы на его глазах бандиты захватили детей? Смог бы он помешать им? Хватило бы у него решимости, умения, хладнокровия? Он невольно сжал кулаки и вдруг подумал, что ради спасения этих детей не жалко отдать жизнь. И дед наверняка гордился бы им.
Сергей взглянул на дедовы часы и прибавил шаг.
* * *
– Курсант Шутов!
– Я!
– Получите у старшины мыло и ветошь для уборки помещения.
– Есть получить ветошь и мыло! Разрешите идти?
– Идите. И загляните в спортзал, передайте капитану Завгороднему, что его ждут на КПП.
Была суббота. Это означало, что до обеда в училище ПХД – парково-хозяйственный день. Водители-срочники поливали из шланга бока автомобилей, до блеска натирали колеса солярой и тайком покуривали, выглядывая из-за дверцы кабины – не идет ли начальство; повара гремели посудой и гоняли молодых по кухне в поисках ускользнувших от внимания дежурной смены пятен жира и комочков мыльной грязи; котельщики привычно исчезали в хитросплетениях труб и задвижек, а киномеханик, запершись в своей будке с надписью «Посторонним вход воспрещен!», снимал с киноаппарата пару деталей, доставал из щитка заначку – банку сгущенки, батон хлеба и пачку чая, опускал в воду кипятильник из двух бритвенных лезвий и до обеда занимался «регламентным обслуживанием киноаппаратуры». Отвечать за срыв вечернего показа фильма никто не хотел, поэтому его не трогали.