Невозможная птица
Шрифт:
– Одержимость. Галлюцинации. Чудеса. Это все просто ярлыки. Это все просто истории.
– Истории? – спросил он.
Она вздохнула.
– Возьми Авраама и Исаака. Идея жертвы. Это – человеческая концепция. Попытка оправдать страдание. Раскрыть тайну. Боль за боль. Ненужную – если только ты не веришь в то, что бог зол. Вот что происходит, когда пытаешься насильно внедрить свои божественные истории в другие культуры. Они им не подходят. Обязательно возникнет непонимание. Может быть, вся реальность – как раз это и есть. Согласованное
– Я сбился, – признался Майк.
– Ещё нет, – сказала Хранительница. – Ты никогда не слышал об Уицилопочтли? О, это прелесть что такое. Ацтеки верят, что их мёртвые воины перерождаются в колибри. А их бог Уицилопочтли требует человеческие сердца и кровь себе в пищу. Я спрашиваю тебя – где в этом логика?
– Кто вы? – спросил он снова. На этот раз более вежливо.
Она превосходно изобразила изумление, выпучив глаза.
– Я – это я. Я – хранительница твоего брата.
– Я получаю воздаяние. Это ад.
– Ты так думаешь?
– Я возжелал жены моего брата, – признался он несчастным голосом.
– Да ведь ты ещё и трахал её, верно? – она шагнула вперёд, поглядела ему в глаза и внезапно сильно хлопнула его ладонью по губам.
Майк поднёс ладонь к разбитому рту.
– Легче стало?
– Нет.
– Я так и думала. Себастьян! Укуси его.
Кот зарычал, прыгнул и вонзил зубы в Майково запястье.
НИКОМУ НЕ ОТЕЦ, НИКОМУ НЕ СЫН
Дэниел повернулся и увидел, что рядом с дорогой стоит мальчик из лавки. Мальчик, вытащивший его из-под колёс грузовика.
– Привет, Дуайт. Ты опять выиграл?
Он с гордостью улыбнулся.
– Мне везёт.
Мальчик держал что-то обеими руками перед собой. Как каратист, собирающийся поклониться.
– Ты не должен оставаться здесь, посреди дороги. Эмма будет волноваться.
– Я выскользнул незаметно, – его глаза улыбались. – Я помню аварию. Она думает, что я не помню, но я помню. Белая машина. Как раз там – у змейки, – он показал на жёлтый изгиб линии. – Я видел её, но не успел отбежать. Тут она и выбила из меня дух.
– Мне жаль.
– А ты помнишь свою?
– Мою что?
– Аварию.
Откуда он может знать? Дэниел посмотрел на шоссе.
– Нет. Может быть. Там было дерево.
– Вот, – мальчик вытянул свой кулак. – Подержи меня немного.
В его руку легла колибри. Крошечное, хрупкое создание: она не весила почти ничего на его ладони. Её сердце билось миниатюрной барабанной дробью. Картина вспышкой проникла в его мозг, как пейзаж, озарённый молнией. В ней не было смысла. Дэниел почувствовал себя внутри зеркала, глядящим наружу на собственное лицо. Только по зеркалу стекали капли. Потом… чернота.
– Не так. Ты должен сжать кулак.
Дэниел сжал кулак – и у него появилось странное чувство, что он знал этого мальчика всю свою жизнь. Но память об этом была похожа на то, как бывает, когда плохо настроишься на радиостанцию: отдельные фрагменты, обрывки картин, слов и лиц – по существу, шум.
– Это я, – сказал Дуайт. – А твоя где?
– Что?
– Твоя птичка.
– У меня её нет.
– Это невозможно.
– Разве?
Мальчик посмотрел вверх, словно глядя на след пролетающего самолёта или на НЛО. Дэниел не мог заставить себя проследить восторженный взгляд мальчика. Какое прекрасное лицо, думал он. Его родители, должно быть, любят его. Внезапная прохладная тень накрыла день, смягчив краски вокруг.
– Он не в нашей команде, – сказал мальчик.
Дэниел наконец взглянул вверх. Большое белое кучевое облако закрыло солнце, его края светились жёлтым. Как на открытке, подумал он.
– Где же тогда его птичка?
Дэниел посмотрел на лицо Дуайта. Какой печальный сумасшедший мальчик.
– Это нечестно, – мальчик посмотрел на него и ухмыльнулся. – Да, круто. Они говорят: ты должен вспомнить.
– Вспомнить что?
– Аварию.
Дэниел почувствовал внезапный холодок. Словно что-то собиралось вот-вот свалиться ему на голову.
– Зачем?
– Они – добрые ребята. Просто иначе это не работает, – Дуайт склонил голову на плечо, прислушиваясь. – Они говорят, что с радостью избавили бы тебя от этих воспоминаний. Ну да ведь это не может быть хуже, чем у меня, а я все помню. Кроме лица того человека, – он посмотрел на Дэниела. – Я не люблю этот кусок.
Дэниел встал перед мальчиком на колени.
– Ты можешь говорить с ними?
Тот улыбнулся.
– Угу. Им нравится мой вкус.
Дэниел содрогнулся.
– Скажешь им кое-что от меня?
– Конечно.
– Скажи им: «Ничего не может быть хуже, чем это».
Дуайт опять посмотрел в небо.
– Он говорит: «Ничего не может быть хуже, чем это». – Его бровь изогнулась. – Ох. Они говорят, что они это слышали. – Пауза. Очевидно, длинный монолог. Мальчик наморщил лоб, внимательно слушая. – Нет, он может использовать меня. Я не против. Нет… нет… конечно. Только выпустите его, ладно? Он хочет домой.
Потом Дуайт повернулся к нему, положил сложенные чашечкой руки поверх ладони Дэниела и своей птицы и прошептал:
– Попроси их вежливо, и они позволят тебе уйти.
– Почему?
– Так заведено там, откуда они родом. Они там все время говорят пожалуйста.
– Хорошо, – сказал Дэниел, так и не поняв. – Спасибо.
– Всегда рад помочь, – ответил тот ровным голосом. Явно научился этому, копируя кого-то из взрослых. Свою мать, возможно.
– Дуайт! – закричала Эмма из лавки. – Куда ты запропастился?
– Я, пожалуй, пойду. Она меня хватится. С ней лучше не связываться. Ещё увидимся, – мальчик уловил взгляд Дэниела и поправился: – То есть я хочу сказать – больше не увидимся. Ладно?