Невозможный Кукушкин
Шрифт:
Но Славка пропускал эти имена, как простые, ничего не говорившие ему звуки, и снова вспоминал Тюнь-Тюня и Ешмыша, Геллу Грозоветку, доктора Чрефа.
Земная настоящая жизнь, казалось, навсегда ушла из его памяти.
Несколько раз к нему приходили родители, но он их так ни разу и не узнал. Расстроенные и подавленные, Василий и Людмила оставляли ему игрушки и подарки, но он смотрел мимо них и видел что-то своё.
Пробовали пустить к нему друзей — Андрюшку и Нырненко, — за ними, конечно, увязалась Перепёлкина, однако и при них Славка сидел на кровати, как неживой, и куда-то смотрел вдаль и опять что-то видел своё. Светлана Леонидовна вместе с Тагером навестила Кукушкина. Но никто, даже Тагер, его не расшевелил.
Из всех людей Славка принял лишь Гелю Веткину и Чернухина: они каким-то образом в его разгорячённом воображении напоминали ему Геллу и доктора Чрефа. Но относился он к ним дружелюбно.
У врачей совсем опустились руки, они стали между собой поговаривать, что у Славки неизлечимая болезнь памяти — этой таинственной Мнемозины — и что современная медицина пока ещё не в силах с ней справиться.
Не потеряли веру в Кукушкина только Геля и доктор Чернухин. День за днём они приходили к нему и упорно возвращали его к прошлой жизни — неужели всё в ней так плохо, что он не хочет о ней даже вспоминать?!
— Неужели нет на Земле ни одного человека, которого бы ты любил и хотел бы увидеть?
Славка растерянно пожимал плечами, он не знал, что ответить.
И тогда Геля пошла к Славке домой и в школу, чтобы узнать всё на месте. Может, родители и вправду не любили своего сына, может, школа не любила своего ученика…
У Кукушкиных было затемнение, не горело электричество, они сидели дома при свечке и ничего не делали. Людмила не варила обед, не стирала, не штопала и не шила. Она сидела, отгородившись Славкиными фотографиями — от года и до одиннадцати, — и строчила Славке письмо.
Василий не смотрел телевизор, не уткнулся в газету, не лежал на диване, не писал очередную статью.
Он расхаживал по комнате из угла в угол и разговаривал вслух:
— Когда Славка поправится, первым делом отправлюсь с ним на каток. Сколько раз он звал меня… Потом сходим на лыжах… Будем по вечерам мастерить с ним тачку… Сколько раз он просил меня помочь, а я…
Одна лишь Марьяна занималась хозяйством. Она варила и жарила, кипятила и пылесосила, стирала и шила платья кукле и обнимала её, приговаривая:
— Мы сегодня с Надей ходили гулять. Наде понравилось гуляние?
— Наде понравилось гуляние, — отвечала Марьяна за Надю Надиным голосом.
Кукушкины встрепенулись, когда на стук открыли дверь и увидели Гелю. Они знали, что Геля лечит их сына, и возлагали на неё большие надежды. «Надо лечить его каким-то особым способом, — говорила Геля, — но вот каким, не знаю…»
— Вспомнил?! — бросились родители к Геле.
— Пока не вспомнил, но есть маленькая надежда…
— Надежда… — вздохнули Кукушкины.
— Не Надежда, а Надя… Она ещё маленькая, — сказала Марьяна, вытаскивая Надю из-под мышки. — Ты правда маленькая, Надежда?
— Маленькая Надежда… — эхом откликнулись Кукушкины, усадили Гелю за стол и стали угощать всем, что у них было.
Однако Геле было не до угощения: она посмотрела на Марьяну и поняла: вот он способ, о котором она думала столько ночей!
— Ты Славу помнишь? — спросила Геля Марьяну.
— Славика?
Людмила и Василий задохнулись от возмущения: они скрывали от Марьяны тяжёлую Славкину болезнь и сказали ей, что Славка уехал далеко-далеко и, возможно, не вернётся…
Первое время Марьяна ждала Славку каждый день, а потом привыкла, что его всё время нет, и стала его забывать, и, казалось, совсем забыла.
— Да, Славика, — упрямо повторила Геля и выдержала возмущённый взгляд Кукушкиных.
— А Славик разве вернулся из далёко-далёко?
— Вернулся. Хочешь его видеть?
— Очень!
Марьяна опять запрыгала вместе с Надей и запела:
Славик вернулся.
Он был у ДАЛЁКА.
И свет завернулся у Самы Высока.
Геля засмеялась и стала её расспрашивать, кто такой Далёка, и кто такой Сам Высока.
И Марьяна ей всё объяснила, и Геля всё поняла.
— Надо ехать, — сказала Геля Василию и Людмиле. Они молчали и насторожённо сидели у горящей свечки, хотя уже дали электричество, но они этого не заметили. — Обязательно с Марьяной.
— С Марьяной?!
— Да. Я уже говорила — есть маленькая надежда.
— Есть маленькая Надя. Я уже тоже вам говорила, — сказала Марьяна деловито и обняла Надю и чмокнула её в щёку. — Ты — моя умница, да? Тоже поедешь к Славику…
Славка, как всегда, сидел на кровати и куда-то смотрел и видел что-то своё.
Марьяна и Надя вежливо постучались и вошли к нему в палату.
Марьяна увидела брата и бросилась к нему и повисла у Славки на шее. Она болтала ногами и шептала ему в ухо:
— Славик, ты вернулся, да? ДАЛЁКА тебя отпустил? Ты не слушай ДАЛЁКУ. Домой, домой!
— Домой, домой, — повторил Славка, почувствовал на щеке мягкие волосы Марьяны и всё вспомнил. Он обнял сестру и долго ничего не мог ответить, снова обнял её, как в тот далёкий осенний день, внутри у него вспыхнули слабым светом слёзы, но он, как и тогда, справился с ними и сказал ей так же тихо, как и она ему:
— Ты пришла за мной?
— Я пришла за тобой.
— Ты никогда не забывала меня?
— Я немножко забывала тебя, но ты же был у ДАЛЁКИ.
— Да, я был у ДАЛЁКИ. И если б не ты, я, может, не вернулся бы оттуда. Ты ведь правда любишь меня, хоть я тебе и полуродной?
— Хочешь, я тебе нарисую, как люблю тебя вместе с Надей и плюшевым медведем?
И она нарисовала.
И Славка ей поверил.
А потом он поверил всем остальным.
В палату, счастливые, ворвались Василий и Людмила, и Славка сказал: