Невозможный Кукушкин

Галахова Галина Алексеевна

Может, признаться и сказать залпом и про единицу, и про три двойки, и про вызов родителей? Всё-таки будет полегче. Ему-то полегче, а маме? Никуда она тогда не полетит, это уж точно… Нет он всё-таки не эгоист!

— У меня всё в ажуре! Думаешь, вру? Честно, не вру!

— Сколько раз я тебя просила: говори красивым русским языком. Просила?

— Угу!

Красивый русский язык — мамина слабость. Когда-то она мечтала в университете учиться, но закончила экономический институт, а слабость к языку осталась. Самые её любимые передачи по радио «Любителям русского языка». И тогда — чтоб дома тихо было!

Только сели чинно ужинать — мать ужасно любит хорошие манеры, — как раз пришёл отец. Когда он приходит домой, чинной обстановке не бывать. Отец объясняет это просто: у него цыганская кровь, прадед был цыганом, и не просто цыганом, а цыганом-конокрадом. Ничего себе предки!

Мама спросила:

— А почему ты без шапки? На улице минус шесть.

— Извини, пожалуйста, я шапку потерял! Я вообще буду теперь без шапки ходить, как Славка.

— Что?! — вскричала мама. — Когда он ходил без шапки?

— Я никогда не ходил без шапки, — быстро сказал Славка и на всякий случай подмигнул Марьяне.

— Славик только сегодня и вчера и потом ходил без шапки. И больше никогда, — поддержала его Марьяна.

Мама это мимо ушей пропустила, а отцу сказала:

— Эх ты, сорок лет прожил, а растяпой остался!

Оказывается, отцу уже сорок лет. Ого, какой старикан! Раньше как-то не обращал внимания, что голова у него седая… ого, какая седая! И лоб большой. Наверное, он всё-таки умный, отец. Он химиком работает в каком-то институте, а чего там химичит, не рассказывает. Всё пишет, пишет. Статьи какие-то. Их печатают в журналах… целая стопка его журналов и шесть книг. Вот сдать бы их в макулатуру, — может, наберётся на «Баскервильскую собаку». А почему он такой рассеянный? Взрослым всё можно — шапку потерять! А детей за это… Потеряй шапку — крику на неделю…

— Я тебя спрашиваю: как дела? — откуда-то издалека послышался отцовский голос. Ничего хорошего этот голос не предвещал.

Кое-как выдавил из себя:

— Полный порядок!

Всё-таки врать тяжело — настоящая пытка. А ну как попросят дневник? Там ещё, помимо всего прочего, вызов к директору…

На этот раз отец почему-то поверил на слово и даже обрадовался:

— Вот и молодец! Я всегда, в конце концов, в тебя верил, хотя виду не показывал.

Ох, отравиться бы этими кислыми щами! Ну чего отец раньше молчал, что верит… в человека? Что ему стоило сказать эти слова вчера? Вся жизнь у человека, может по-другому бы пошла…

— А мамочка на самолёте полетит… — вдруг вспомнила Марьяна.

— Это ещё что? — непритворно удивился отец.

Мама только рукой махнула, мол, никуда она не полетит, потому что расстроилась: опять шапку потерял! Во что его завтра одевать? Но отец умел разговаривать с мамой, как надо. Скоро она про злополучную шапку забыла и рассказала всё подробно.

— Никуда ты не полетишь! — осадил её отец.

— Почему? — удивилась мама. Она раньше, вообще говоря, не надеялась из дома улететь, но вдруг заупрямилась: — Это по общественной линии. Меня выдвинули, и я не имею права отказаться.

— Но у тебя семья. Дети!

— С детьми ты побудешь!

Началась всегдашняя перепалка — кто кого воспитывает, и кто кого не воспитывает, и что от такого воспитания вполне может вырасти… крокодил.

Марьяна, которая вздремнула под их перепалку прямо за столом, услыхав про крокодила, открыла глаза.

— Какой это крокодил?

Она чуть не заплакала, потому что вспомнила, что заснула без сказки, — ей всегда на ночь сказку рассказывали.

Родители поспорили, кто ей будет сказку рассказывать, и в конце концов — так он и знал! — поручили рассказывать ему. Кому это — «ему»? Это — я! Мне! А всё потому, что я у них есть. Но они этого не понимают. Не ценят. А что бы они без меня вообще делали?

Конечно, пойду и уложу Марьяну. Уж лучше она, чем уроки. Ура, есть уважительная причина! Завтра так и скажу: «Весь вечер провозился с сестрёнкой, потому ничего и не выучил». До чего же приятно говорить правду!

Как назло, Марьяна разгулялась, и никакими сказками её было не усыпить, она требовала ещё и ещё. Я совсем выбился из сил. Тогда решил придумать для неё что-нибудь страшное, чтоб хоть смеяться перестала. Начал загробным голосом:

— Однажды, не помню, в каком году это было, на нашу Землю опустились пришельцы с неведомой звезды… как её? Ну, скажем, Дальдиванна. И один человек, который ждал их всю жизнь, по имени… ну скажем, Ярослав, по фамилии, скажем, Кукушкин… встретил их один на один в чистом поле…

— А где я тогда была? — спросила радостно Марьяна и подпрыгнула на кровати.

Пришлось теперь рассказывать и про Марьяну, только после этого она опять улеглась. Причём она не давала разгуляться моей фантазии, вмешивалась в историю и даже потребовала сделать пришельцев похожими на морских свинок и маленьких крокодильчиков, но только чтобы они были резиновые, с выпученными глазами и свистели. Всё так и сделал. Продолжал рассказывать, какими одинокими были пришельцы у нас на Земле, где никто не понимал их космического языка и принимали их только за сплошных морских свинок.

Тут Марьяна не выдержала и заплакала. Она плакала и говорила, пускай они обязательно приходят к нам домой, мы вымоем им лапки и дадим компоту. И тогда грустные пришельцы развеселятся. И сама Марьяша развеселится вместе с ними. И действительно, скоро она так развеселилась, что пришлось вмешаться маме. Мама прогнала меня, но со свинками и Марьяшей воевала больше двух часов.

Когда мама наконец вышла на свет, голова у неё была перетянута платком. Видно, досталось ей. Значит, теперь достанется мне.

Я, не долго думая, схватил со стола газету и стал её читать. Ничего себе, у них, у капиталистов, бензина нету! Теперь они без него попляшут!

Мама рухнула на стул и слабым голосом сказала:

— Вот что, мой хороший! В следующий раз лучше медведю помогай, только не мне. Господи, хоть бы кто посуду в этом доме догадался вымыть. Почему всегда я?

— Послушай, — перебил её отец и сделал на стуле зарядку «руки — вверх, ноги — в сторону», — мы тут со Славкой как мужчины прикинули и решили…