Невыдуманные приключения Свена Хедина
Шрифт:
Парпи-бай, так же как и Ислам-бай, был родом из Оша; прежде он участвовал в трех европейских экспедициях. Он рассказывал у лагерного костра длинные истории о своих путешествиях с французскими исследователями Тибета Дютрейлем де Рином и принцем Анри Орлеанским. [14]
В небольшой деревушке на полпути к Куньлуню Хедин нанял восемнадцать горцев. Они должны были следовать вместе с караваном две следующие недели.
Через несколько дней они добрались до местности, названия которой горцы не знали. Вместо имен собственных Хедин начал использовать
14
14 Погиб в 1901 году в ходе экспедиции по Индии и Индокитаю.
Они достигли высоты 4500 метров. Корм для животных становился все хуже, и все, кроме Хедина, страдали от горной болезни. Больше всех маялись Фонг Ши и Ислам-бай: у обоих нестерпимо болела голова. Температура по ночам опускалась ниже ноля, хотя был август. И людям, и животным было трудно в этих негостеприимных местах, за исключением Хедина, разумеется. Он вновь упивался восторгами первопроходца.
Фонг Ши становилось все хуже. Примерно через неделю Хедин решил отправить его обратно домой, хотя китайцу было заплачено за три месяца вперед. Одного отсылать его было нельзя, и Свен выделил ему сопровождающего.
Конечно, потеря Фонг Ши расстроила Хедина: как он будет обходиться в Китае без переводчика? Кроме того, ему было много интереснее общаться с китайцем, чем с мусульманами-туркестанцами. «Образованный китаец с любой точки зрения на голову выше, чем мусульманский мулла», — отметил он в записной книжке.
Через три дня ухудшилось состояние Ислам-бая. Он кашлял кровью. Из-за этого даже пришлось приостановить движение каравана. «Было бы ужасно грустно потерять его», — записал Хедин в дневнике.
Когда Ислам-баю стало легче, караван вновь пришел в движение. Медленно, но верно они двигались на восток. Иногда долины заканчивались тупиками, и им приходилось возвращаться обратно. Ежедневно они проходили в лучшем случае тридцать километров, а иногда не более пяти. С северо-запада постоянно дули штормовые ветры, почти ежедневно выпадал снег или град, время от времени грохотал гром.
В середине сентября они пересекли маршрут принца Анри Орлеанского, которым тот шел в 1890 году. Парпи-бай был тогда вместе с принцем и узнал местность. Они нашли обрывки верблюжьих одеял, оставленных экспедицией француза.
В остальном вокруг не было ни малейших признаков присутствия человека — трудно представить себе более дикий край, чем Северный Тибет. Единственными живыми существами были дикие ослы, антилопы и яки, на которых они иногда охотились ради мяса. Яки были непростой добычей: раненый як едва не затоптал Ислам-бая, прежде чем тот добил его выстрелом в упор.
В одно прекрасное утро все нанятые горцы пропали. Они удалились ночью, прихватив с собой скот и деньги, выплаченные им накануне. Хедин послал за ними троих людей во главе с Парпи-баем. Те настигли дезертиров, взяли на мушку и два дня спустя привели пред очи Хедина.
Свен не был кровожадным, но нужен пример в назидание. Он выстроил местных ренегатов перед своей палаткой и огласил приговор: зачинщику двенадцать ударов кнутом, остальные должны отныне спать связанными, и теперь он оставлял за собой право не заплатить им, если они будут плохо выполнять свои обязанности. Кроме того, они должны были отработать бесплатно три дня, которые у экспедиции отнял их побег.
В начале октября экспедиция подошла к краю Тибетского нагорья и собирались начать спуск к пустыне Цайдам в нынешней китайской провинции Цинхай. Первым человеком, которого они встретили с начала августа, была монгольская женщина, которая выскочила неизвестно откуда, сердито размахивая руками, когда Ислам-бай едва не застрелил ее домашнего яка, по ошибке приняв за дикого.
Через Цайдам многие сотни лет идут паломники из Монголии к святым местам в Тибете. Поэтому в здешних местах живет множество монголов. Хедин нанял Дорчу, мужа спасительницы яка, в качестве проводника и… учителя иностранного, в данном случае монгольского, языка. У монгольского кочевника они купили новых лошадей, которые поступили в введение Парпи-бая.
Хедин обратил внимание на то, что буддисты монголы, в отличие от мусульман, практикуют моногамию и монгольские женщины более свободны и самостоятельны, чем мусульманки. Монголки носили одежду, оставлявшую открытой грудь, которая, по наблюдениям Хедина, была, независимо от возраста женщин, «все, что угодно, только не хорошей формы; висит и болтается, как полупустые мешочки».
Шестнадцатого октября Дорча отправился домой. Хедин после двух недель занятий с ним мог уже сам объясняться по-монгольски. Вместо Дорчи он нанял проводником молодого монгола по имени Лопсанг.
Осень в Цайдаме выдалась невероятно холодной, по ночам температура падала до минус двадцати пяти. Вечером чернила в ручке Хедина замерзали, и ему приходилось отогревать ее, чтобы делать записи.
В городе Донкыр Хедин встретил белого человека — первого за год, прошедший с тех пор, как он оставил Кашгар. Это была американка, врач, жена миссионера Рейнхарда, который находился в отъезде. Христианские миссионеры в то время заполонили весь Китай.
— Так приятно поговорить наконец о чем-нибудь еще, кроме пастбищ, дичи, охоты и опасных перевалов. Но меня удивляет, как ваш муж оставляет вас одну среди этих диких людей, — сказал Хедин госпоже Рейнхард. Они долго разговаривали о Дунганском восстании, которое прокатилось по этой области Китая.
Хедин пробыл в Донкыре два дня. 18 ноября он взял курс на Синин и приехал туда 23 ноября, заезжая по пути в ламаистские монастыри. В Синине он распрощался со всеми своими туркестанскими помощниками, за исключением Ислам-бая. Когда подсчеты, кто сколько должен получить, были закончены, Хедин удвоил сумму. Он относился к деньгам как к инструменту достижения цели и тратил их без сожалений.
— Без вас я бы многого не сделал, — сказал Хедин. Он снабдил своих помощников провиантом на дорогу и отдал им всех лошадей, за исключением двух, которые были нужны ему самому. Парпи-бай получил в подарок револьвер и патроны.
От Синина до Пекина оставалось 1500 километров. Он выехал из города первого декабря.
Пекин,
2 марта 1897 года
Забрякал дверной звонок, слуга-китаец открыл и увидел худого молодого человека, загоревшего до цвета меди и с неухоженной бородой на лице, в пропыленной потрепанной одежде.