Невыразимый эфир

Альбан Ориак

— Припять — центр контроля

— модуль 012 unix — 26.04.ХХХХ

— загрузка ядра 2.1 alias 12Х — уязвимость

— система защиты — выявлено переполнение буфера

— процессор — ОК

— запуск восстановления данных

Он до сих пор работал, этот компьютер — чудо электроники, высшее достижение прошедшей эпохи, торжество инженерной мысли. Никогда еще паромщику не доводилось видеть подобную машину в таком превосходном состоянии. К тому же, она вызывала странное чувство: казалось, за ними следит внимательный и глубоко проницательный взгляд. Над экраном паромщик заметил что-то вроде небольшой черной коробочки. В ее центр была встроена видеокамера,

которая сейчас смотрела прямо на них; через равные промежутки времени вспыхивал красный диод. За плексигласовыми стенками бобины с пленкой начали очень быстро вращаться — сначала в одну сторону, затем в другую. Путешественники чувствовали, как чужой взгляд буквально проникает в них, словно они были здесь нежеланными гостями, хуже — пленниками. От них как будто ждали какого-то слова или жеста. Не выпуская из руки ладонь девушки, паромщик двинулся было вперед, чтобы получше рассмотреть устройство. Но не успел он сделать и шага, как машина заговорила. Ее голос был человеческим и механическим одновременно.

— Я удивлена, что вы смогли добраться сюда, — сказала она.

— За мной долг по отношению к вам, — ответил паромщик. — «Достаточно будет и одной жизни». Ведь вы об этом говорили? Я готов. Покончим с этим.

— Вы не боитесь?

— Боюсь, конечно. Но это та цена, на которую я согласился. У меня ничего нет, кроме моего слова. Моя жизнь в обмен на ее. На этом мы тогда порешили.

Девушка закрыла рот рукой.

— Вы так думаете? Ну, что же…

— Кто вы? — спросила девушка. — Мы искали комнату вопросов.

— И вы ее нашли. Еще недавно я была подлинным технологическим прорывом. Я вопрос и ответ, я задача и ее разрешение. Я — Сущность. Теперь спрашивайте, о чем хотели.

— У меня есть вопрос, — выкрикнул паромщик. — Кто контролирует зону?

— Я контролирую зону с незапамятных времен, с тех пор, как ваши отцы и отцы ваших отцов разрушили самую основу этого мира, уничтожили леса, загрязнили реки и океаны. Я — Сущность, защитница и хранительница зоны.

— Но это невозможно! Что вы можете сделать? Вы всего лишь машина, соединение механических и электронных деталей, аппарат, одним словом. А зона слишком велика и недоступна для вашего контроля. Вы лжете. Отвечайте на мой вопрос!

— В самом деле, я не более чем машина, результат человеческих притязаний, превосходный плод вашего безумия, но зона неразрывно связана со мной. Мы с нею — единая плоть. Я — мозг, а она — мои мышцы. Понимаете вы теперь это великолепное уравнение?

— Да, — воскликнул паромщик, пораженно раскрыв глаза. — Вы контролируете живые стебли. Они, словно нервы, простираются во все концы зоны, проникают в недра этого мира, видят, как идет жизнь. Вот почему их так много.

— Теперь вы знаете истину, — монотонно проговорил компьютер, и при этом его голос странно завибрировал. — Я стараюсь оградить зону от вашей постоянной агрессии.

— Но мы не несем угрозы, — запротестовала девушка.

— Неправда, — ответила машина, слегка увеличив громкость своего голоса. — Я ничего не забыла из преступлений прошлого. Неизгладимые следы ваших безумств мучают меня как ожоги, как открытые раны. Собственное безрассудство, словно огонь, будоражит вашу кровь. Ядовитая цикута разрослась в ваших головах, а ее сок течет по вашим венам. Вы не знаете того, что знаю я. Смотрите!

На экране, сменяя друг друга, начали появляться черно-белые образы. Их было много, и они сменяли друг друга не раньше, чем зрители успевали разглядеть все до малейших деталей. Ничто не осталось без внимания. Заглушая размеренное гудение работающего компьютера, полилась классическая музыка — ноктюрн какого-то восточно-европейского композитора. Лица улыбались, животные резвились среди великолепной природы — жизнь казалась исполненной удивительной гармонии. Машина больше не говорила, предоставив единственно изображениям выразить причины ее недоверия, основания ее жестоких сомнений. Путники видели, как летающие машины скользят по серому небу, и на земле распускаются белые бутоны, предавая огню целые деревни причудливых бамбуковых хижин. Видели,

как войска парадом идут по улице, а вслед им с балконов раздаются аплодисменты — молодые солдаты, с трубкой в зубах и с маргариткой в дуле ружья, а после они же, как животные, выглядывают из грязного окопа. Вот тысячи безжизненных тел, после сражения, во мгле и дыму, обнимают растрескавшуюся землю где-то на востоке. А вот куры, скученные в темном душном сарае, перелезают через головы друг друга, пытаясь склевать какую-то отвратительную жижу. Толпа разъяренных людей шествием идет по проспекту, сжигая знамена и разбивая заставленные сверкающие витрины. Транспаранты летят на мостовую. Огромные машины десятками валят величественные деревья, пронзая лес стрелами зловонных асфальтовых дорог. Истощенные дети умоляюще выпрашивают крошки хлеба, изнуренные лихорадкой, осаждаемые полчищами черных мух. Люди в строгих костюмах и галстуках приплясывают от возбуждения перед экранами, по которым бегут строчки цифр — в глубине их глаз светится безумие. Ужасы ушедшего мира, как лавина, обрушивались на путешественников, и хотя это были всего лишь изображения на экране, вынести их было невозможно. Паромщик со стыдом отвел глаза. По щекам девушки катились прозрачные слезы, в то время как свидетельства человеческой жестокости, во всей их неприглядности, медленно сменяли друг друга на экране.

— Вот как исчезла прежняя цивилизация. Вы ничуть не лучше ваших предшественников. Точно так же вас обуревает неодолимая жажда возвышения и богатства. Вы никогда не сможете удовлетвориться тем, что есть. Я не верю вам, люди. Я боюсь вас, как черной чумы. Нам удалось, при помощи страха, заключить вас в ваших мрачных кварталах — в вашем городе, но вы не можете принять эту данность. Вы непременно хотите вернуться. Страх — вот тот барьер, который нас разделяет. Ваш страх и мой.

— Так вот откуда все эти видения, — догадался паромщик. — Кошмары, с которыми мы столкнулись, — на самом деле их не существовало. Все было не взаправду.

— Мне пришлось действовать именно так, потому что моя локальность ограничивает меня от более решительных мер. При других обстоятельствах я бы вас уже уничтожила как микробов. Человек есть раковая опухоль Земли. От него следовало бы избавиться в самом начале времен. Но в своем милосердии природа вас сохранила — проявление слабости с ее стороны.

— А как вы сделали, чтобы деревья двигались, да так, что мы даже поверили, что они нас преследуют? И те трупы в бункере? А щупальца? А отражения в зеркалах? Та девочка и ее рисунок? Все это казалось таким реальным.

— Каждый растительный мускул генерирует психотропную пыльцу, которая воздействует на подсознание. Все растения в зоне, вплоть до мельчайшей травинки, напрямую связаны этими стеблями. Тот, кто находится на территории зоны, неизбежно вдыхает ее незримый галлюциногенный эфир. Поскольку я не могла вас уничтожить, мне оставалось только внушить вам страх. Но я не подозревала в вас такой смелости и целеустремленности.

— Значит, пыльца. Она была повсюду в воздухе, и мы ею дышали. Получается, все было ненастоящим, — повторил паромщик.

— Все. На самом деле, зона — это тишина и спокойствие. Она только пробуждается от глубокого сна, в который вы когда-то ввергли ее своими варварскими действиями. Ее враждебность — не более чем маска, чтобы заставить вас держаться подальше. Вы, наверное, слышали о ярких бабочках, чья расцветка и рисунки на крыльях созданы для того, чтобы отпугивать хищных птиц. Мы действуем подобным образом. Ваш страх — это наша защита. Для нас это единственный способ обезопасить себя, к нему мы всегда прибегаем.

— Но ведь я на самом деле нашел этот набросок карты в маленьком домике, — паромщик продемонстрировал машине скомканный листок, поднеся его к единственному глазу автомата.

— Самообман. Я внушила вам эту мысль, пока вы спали. Будучи под гипнозом, вы сами нарисовали эту схему.

— Невероятно… — Паромщик посмотрел на свои руки и заметил под ногтями цветные следы от фломастеров. — А что же в конце концов произошло с другими?

— Они потерпели неудачу.

— Как милиционер.