Невысказанное
Шрифт:
— Разочарованный дол был задуман, как город для чародеев, чтобы они жили здесь, подпитывались от лесов, животных, всей окружающей жизни, в месте, которое не меняется. — Тетя Лиллиана посмотрела на Джареда, ее взгляд был напряженным, но отдаленным, словно она хотела видеть его кожу насквозь, прямо до крови, струящейся в венах. — Должно быть, ты заметил, что в этом году тебе не становится плохо, когда умирает лето. Когда раньше это происходило всегда. Тебе становится плохо от больших городов.
«Когда умирает лето? — подумал Джаред, обратив эту мысль к Кэми. — Это смешно».
«Будь
— Я не какое-то там застенчивое лесное создание, — огрызнулся Джаред. — Меня не надо держать в природном заповеднике.
— Мы не придумываем это, чтобы тебя расстроить, сынок, — сказал дядя Роб. — Никто из нас не выбирал то, кем мы являемся. Мы просто живем с этим.
— Мы даже не знали, будешь ли ты чародеем, — сказал из дверного проема Эш. Он говорил осторожно; никто не упомянул его разбитый рот. — Твой отец не был.
Взгляд Джареда встретился со взглядом Эша. Слово «полукровка» висело между ними в воздухе. Всю свою жизнь он думал о крови отца, как о яде в своих венах, жестокости и ярости. Но кровь его матери тоже была ядом. Джаред не мог не думать о смешении крови, о странной и ужасной смеси, которую они создали.
За окном свирепствовали грозовые облака.
— Мы — не единственным чародеи в Разочарованном доле, — сказала тетя Лиллиана, и Джаред подумал о бледном лице Генри Торнтона из Лондона, которому было плохо в городе. — Мы — основатели, лидеры. И мы именно те, кто вступал в брак друг с другом, чтобы больше наших детей рождались чародеями. Мы не можем знать, какие из потомков чародеев в городе обладают силой. Мы не знаем, кто из них убивает ради силы.
— Вы и не искали, — констатировал Джаред, — потому что думали, что это был я.
— Наша магия ненасытна, — сказала тетя Лиллиана. — Есть сила, которая берется из жизни. Из лесов, животных. Мы берем символы жизни, кровь, волосы или принадлежности, чтобы сконцентрировать или усилить заклинание. Мы можем черпать силы у определенных живых людей, больше силы, чем откуда-либо еще, хотя больше этого и не делаем. Есть сила, которая может быть получена из смерти: много силы, но длится она очень короткое время. Ты не был бы первым чародеем, который подумал, что смерть — единственный путь к силе, и попытался бы получить великую силу, сделав человеческое жертвоприношение. Все Линберны это делали. А город им позволял. Каждый год чародеи бы приносили смерть в город, чтобы использовать ее, как источник, а в обмен город бы процветал. Но мы прекратили принимать жертвоприношения еще до моего рождения.
Джаред подумал о Николе, лежащей замертво. Никто не остановил чародея от ее убийства.
Он оглядел каменную комнату, в которой эхом раздавалось слово «жертвоприношения»: от добрых глаз дяди Роба, холодных тети Лиллианы до Эша, на губах которого все еще блестела кровь. И это логово монстров было его семьей.
— Почему никто мне ничего не сказал? — прошептал он.
Его мать не сдвинулась со своего места рядом с камином и дядей Робом. Ее руки были сложены на коленях и она даже не обернулась, чтобы взглянуть на него, когда говорила. Ее голос был очень спокоен.
— Я говорила тебе, — сказала она. — Я говорила тебе, что ты убил своего отца.
Буря превратила весь Разочарованный дол в леса. Грозовые облака выглядели, как нарисованные на небе суки, а холодный ветер с дождем стегал Кэми по глазам, как пощечина мокрой листвы.
Последнее в целом мире, что хотелось делать Кэми, — это идти в настоящий лес, но Джаред перестал с ней разговаривать, когда ушел из Ауримера, а лес был ее лучшей догадкой в отношении того, куда он мог направиться.
«Ну, давай же! — закричала она на него. — Поговори со мной!»
Все, что она получила в ответ, — звук и ярость, ощущение, что буря бушует в ее голове. Он потрясла головой, мокрые локоны хлестали по лицу, и нырнула из садовых ворот в дикий лес.
Город чародеев, думала она. Кэми споткнулась и колени проскребли по упавшему стволу, но она не упала. Она схватилась за ветку, используя ее, чтобы пробраться сквозь завывающий лес.
Пруды были огромными черными глазами-близнецами. Они смотрели на Кэми из долины, полной шепчущихся деревьев. Поверхность обоих водоемов была спокойной, как разлитые чернила. Кэми не знала, какой из прудов выбрать, поэтому просто воззвала к Джареду, одновременно и накидываясь на него, и стремясь к нему.
Джаред появился на поверхности пруда слева. Он потряс головой, капли полетели во все стороны вместе с дождем, а он держался за топкий берег водоема. Его плечи напряглись и она ощутила, как его сознание снова фокусируется, готовясь нырнуть обратно.
Кэми рванулась вперед, упав на колени в грязь, и схватила его за руки, пытаясь вытащить из озера. Джаред поднял на нее взгляд, который не был сфокусирован. Она крепко держалась за него, глубоко вцепившись пальцами в мышцы его рук.
— Нет, — сказала Кэми. «Нет». — Ты туда не вернешься, ты утонешь. Я сказала — нет.
«Нет».
Джаред дышал хриплыми, неглубокими вздохами: она на самом деле слышала, как дыхание царапает его горло. Его тело сотрясала непрерывная дрожь. «Там внизу есть что-то, до чего я должен добраться, — сказал он. — Там внизу люди, которые хотят, чтобы я остался с ними».
— Ну, ты не будешь этого делать, — сказала Кэми. — Ты останешься здесь, со мной.
Джаред ничего не ответил, но когда она снова потянула его из воды, он сам вытащил себя на землю. Он склонил голову, словно ему было слишком тяжело ее держать, и вода с его волос стекала по плечу, словно холодные слезы. Кэми подняла руку, ударив ладонью по его груди. Холодный материал скользнул по его коже.
Его резкое дыхание раздавалось у ее уха.
— С тобой, — сказал он. — И почему ты вообще этого захочешь? — Он поднял голову и посмотрел на нее. Молния, сверкнувшая среди плотных облаков, словно коснулась его волос электрически-бледными вспышками. Его глаза как две серые полости на напряженном лице. — Все это время ты была права, — сказал он. — Мы не должны быть…это не должно было случиться. Это ненормально и это — зло. Мне жаль. Прости меня.
— Тебе жаль и ты извиняешься? — требовательно сказала Кэми. — Да ты еще даже не родился! Это сделала твоя мама, а моя на это согласилась. Ты ничего не сделал.