NEW-AGE – Эпоха тотального террора
Шрифт:
Гедеон досыта наелся, молча слушая говорливого отца, производившего на него не такое-уж большое впечатление. Так было из-за того, что отец рассказывал о своих революционных похождениях и раньше, но при этом всегда разбавлял свои интересные рассказы кучей заумных идей, которые приземленный Гедеон считал просто философской бредятиной, выдуманной какими-то хитроумными мошенниками, стремящимися запудрить голову простому народу. Поэтому ко всему этому идеализму отца наш герой относился скептически, он больше верил в силу рока, чем в какую-то человеческую волю, способную созидать и преобразовывать.
– Пойдём, я тебе кое-что покажу, – произнёс отец с особой важностью. Встав со стула, он тут же рванул к
– Сейчас вернусь и поем.
Гедеон пошёл за отцом. Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они подошли к небольшой дверке, спрятанной за ширмой. Отец раздвинул ширму, открыл дверь и тут же пошёл вверх по крутой деревянной лесенке, ведущей на чердак.
Чердак был весьма просторный, но в тоже время низок; там было чисто, прибрано, а беспорядок и хаос царил только на большом столе, напротив маленького окошечка – там лежала куча книг, тетрадей и листов с рукописью.
– Теперь это моё место уединения, – торжественно произнёс отец, разводя руками.
– Ничего себе! – воскликнул сын, удивляясь увиденному.– Ты и впрямь здесь постарался. Помнится мне, что ничего такого раньше здесь не было.
А раньше там действительно был простой, заброшенный чердак, в котором хранились всякие ненужные вещи. Но за последнее время отец сделал из него свой уютный тихий кабинет, в котором он мог спокойно поразмышлять над прожитой жизнью и усердно поработать над своими мемуарами.
Отец подошёл к стене, что была чуть ниже самой кровли, а Гедеон уже увидел его держащим в руках автомат. Отец передернул затвор и стал играючи прицеливаться куда-то в окно.
– Вот этим мы раньше и устанавливали порядок и справедливость. Брали такую вот винтовку и восстанавливали себя в правах, проливая кровь, – с улыбкой до ушей, сказал отец. – А что делать было? Иначе никак. Разве путь к свободе может быть легким? Разве комфортом добьешься чего-то? А эта поганая Ясоу тогдабы умоляла у тебя прощение за свою ложь… Эх, ты только представь себе эту картину: вина и возмездие – справедливость! Она солгала и сразу получила сполна. А теперь о таком и мечтать нельзя. Тотальный контроль убил справедливость, равенство, братство. Даже оружие – сакральный символ нашей великой победы над либералами, запретили. Эх, родненькая винтовка моя, – произнёс он, красуясь с этим грозным металлическим оружием в руках, – теперь тебе лишь пылиться на чердаке, а раньше я бы передал тебя сыну.
Смотрелся отец в этот момент воистину очень грозно и воинственно: лицо его украшала роскошная седая борода, а тело черная как смоль рубашка, в руках же был опасный автомат. При этом, оружие будто молодило отца, сделало его совсем похожим на живого энергичного революционера.
– Именно этой винтовкой я вбивал гвоздь в гроб нашего либерализма, нашего греховного потворства, нашей слабости. Видел бы ты меня тогда: молодой статный атлет с густой черной бородой. Но потом всё это захлебнулось и Новый Порядок стал ещё хуже прошлого.
– Да ты и сейчас смотришься круто, – совершенно искренне заметил сын.
– Да брось! Я сейчас старый и дряхлый домосед. Сижу тут, вспоминаю свою жизнь и пописываю мемуары о своей молодости. О тех временах, когда был революционером. О том, как вершил историю своими руками – я оставил свой след в прокламации европейского братства.
– Да, ты великий. Мне есть, чем гордится.
Отец повесил автомат на стену, а сам присел за стол, говоря:
– Как я уже говорил, тебе обязательно сейчас нужно чем-то заняться сынок. Эта кажущаяся статика в политике нашей не более, чем пролог к великим историческим событиям. И ты должен во всем этом участвовать. Это самое главное, это цель твоей жизни. Не просто наслаждаться жизнью, словно животное, есть, пить и спать – так ты будешь подобен либералам, а именно участвовать в великих свершениях. Это твоя экзистенция – твоя главная цель. А просидев в своей коморке всю жизнь, к концу ты будешь словно старый несчастный младенец. Так что доверься воле судьбы и иди вперед к новому миру.
Гедеон серьезно смотрел на отца, который через небольшую паузу продолжил:
– Сейчас ты даже не думаешь об этом… А если я расскажу о тех предположениях насчет того, что будет лет через 10, то ты мне не поверишь. Но я ведь прожил уже многое и знаю, как быстро все меняется и те идеи, которые казались нам фантастическими сейчас воплощены в реальность…
– Так за это вы так рьяно боролись? – спросил Гедеон из желания прервать, наконец, этот благой порыв отца. – За тотальный контроль и за власть одного человека над всеми нами вы воевали?
– В том то и дело, что нет. Мы никогда не шли умирать за Правителя. Мы умирали за идею нового мира, за идею победы над смертью. Мы желали торжества духа. Но наше великое дело – не завершено. Наоборот, оно встало на полпути, на жесткую грань, на ребро. Иногда, что бы победить, нужно приблизить врага – разозлить его. Ещё один шаг вперёд и тогда – победа или крах.
– То есть нужна ещё одна революция? И теперь нужно к чему идти? К всеобщему благу во имя чего?
– Мы мечтали дать людям смысл жизни, великую идею, ради которой стоило бы умирать. Наши головы мыслили эсхатологически, мы хотели донести до других людей это знание. За это мы и воевали. Мы были революционеры, радикалы, партизаны. Нас всех объединяло безудержное стремление к иллюминации всего существующего миропорядка. Но зло, которое мы отправили в бездну, вскоре было заменено Верховным Правителем… Не знаю почему, но любая власть на этой грешной земле оказывается порочной, безнравственной и преступной. Это странно. Ещё я заметил, что каждый безбожный народ стремиться заменить Бога Истинного на бога лживого. И как многобожник высекает из камня презренного истукана, что бы потом ему поклоняться, так и целые народы заменяют свое естественное стремление к вере на глупость – на веру в своего вождя. Так народ без руководства Божьего всегда будет искать себе деспота – тирана, который укажет ему, что делать. Ибо жить человек без приказа не сможет и пусть деспот народ унижает, презирает и возвышается над ним, но только тиран этот умрет, народ сразу скажет: «Верните нам его. Он покажет нам путь, он вернёт справедливость». Но это все лирика по сравнению тотальным контролем…
Гедеон с изумлением слушал, как отец поносил и оскорблял Правителя, но по сути сам Режим; тем самым отец совершал уголовное преступление.
Гедеон очень тихо, будто бы боясь, что кто-то его прослушивает, произнёс:
– Я и не знал, что ты так настроен против нашего Правителя.
– Он – выскочка! Появился вдруг откуда-то и прибрал к рукам власть. Иногда, я вообще думал, что он ставленник либералов и хочет нас просто обмануть. Но все оказалось гораздо страшнее: к власти пришла неведомая доселе по своей жестокости сила. Сила диктатуры, основанная на тотальном контроле, чипизации и полнейшем порабощении человека как свободного индивида. А может власть, таким образом, просто мутировала…
Гедеон усмехнулся:
– Диктатуры? Свободного индивида?.. На что боролись – на то и напоролись. Но как же все эти божественные догмы, заложенные в основы строя?
– Прикрытие. Ширма. Уютное покрывало для иерархичной кучки клерикалов, заменившей закон Божий на службу своим богатым хозяевам.
– Я с тобой во многом согласен, но в чем смысл говорить про это? Пока в сознании людей не сработает какой-то сдвиг, и они не поймут, что власть не так уж хороша, то не восстанут они вновь и ничего не изменится.