Нея
Шрифт:
Бум-м-бом-м!
Асфальт прыгнул в ладони. Асфальт опрокинулся. Угол дома. Кусок крыши. Белое многослойное облачное волокно. Иглы под ногтями. Больно-больно-больно!
Его катало, то приближая к скрюченной фигурке Веры, то отдаляя от нее. Ему мерещился ее слепой — один белок, без радужки — глаз. Ее пальцы, хватающие за рукав. Ее щека, трущаяся об асфальт.
Он слышал ее крик, протяжный, почти вой:
— Господи-и-и!
Он видел затылок Яцека, стоящего на тротуаре
— Я доволен, я всем доволен.
Во рту было полно крови.
Боль вгрызалась в мышцы, сверлила кости и зубы, хрустела суставами. Боль перемалывала, и Виктор хрипел и изворачивался, давил ее, вытряхивал из себя, сплевывал ее, но она накатывала новой, яркой волной.
Я р-р-рад! Су… Р-рад!
А потом все кончилось. Незаметно и разом. Как всегда.
Виктор обнаружил себя сидящим у тачки, обессиленным и разбитым, с ладонями в крови и распухшей вдобавок к скуле губой. Вера упиралась лицом в его плечо, уже не наддутое, скисшее, и баюкала левую руку.
А еще он, оказывается, свистел:
— Ф-фы… фи-и-и…
Хотя ему думалось, что он говорит: "Все хорошо, все позади". Но это прокушенный язык зачем-то словам мешал.
Как ни странно, после наказания можно было даже поймать кайф.
Главное — не шевелиться. В контуженном болью теле бродил пост-эффект, и оно казалось легким, расслабленным, невозможно-воздушным. Не тело — суфле.
И хотелось спать.
— Господин Рыцев!
Виктор скривился от впившихся в руку чужих пальцев.
— Оффынь.
— Господин Рыцев, мертвец уходит!
Яцек потянул его на себя, и притихшая боль выстрелила залпом — в висок, в поясницу, в шею, по ногам.
Виктор заскрежетал зубами.
— Фука.
Он поднялся, оставив без опоры коротко простонавшую Веру.
— Уходит! — снова повторил Яцек.
Виктор, пошатываясь, повернул голову.
Мертвец удалялся на четвереньках. Ему не мешал даже развязавшийся фартук. Он наступал на него коленями, вонзался головой в асфальт, но упорно, обдирая лоб, полз прочь.
Не в ту сторону, подумалось Виктору на ходу.
Надо было бы к кладбищу. Не в город. Все мертвецы должны сами ползти на кладбище.
Да и закапываться — тоже.
Серая спина Яцека, которую он пытался держать в поле зрения, вдруг качнулась и исчезла, оставляя ему панораму пустой улицы. И куда?
Виктор опустил взгляд.
Яцек был здесь. И мертвец был здесь.
Казалось, они теперь ползут вместе. Только Яцеку тяжелее, и он цепляется за чужие шею, спину, стараясь не отстать.
Мертвец пускал газы.
— Помогите уже, — прохрипел
— Фяс.
Виктор нагнулся.
С третьей или четвертой попытки ему удалось поймать в захват плечо. Кожа у мертвеца была теплой и жирной наощупь. Пальцы скользили.
— Разворачиваем, — сказал Яцек.
Виктор потянул вверх.
В голове было: завалюсь — не встану. Если завалюсь — все. Кровь шумела в ушах.
— Еще чуть-чуть!
Треснула фартучная тесьма.
Мутные, в темных пятнышках глаза мертвеца вдруг оказались совсем близко и заглянули в него: кто ты? Влажным холодом продернуло правую щеку. Спустя мгновение Виктор понял, что его облизали.
— Ффясь!
Он дернулся, ощерился, перехватился.
Качнулось, смещаясь, небо, и Вера с тачкой оказались впереди, а не сзади. Как и кромка кратера, косо обрезающая облака.
Виктор упер лоб мертвецу в челюсть.
Сволочь, подумалось ему, прямо языком. А вдруг — трупный яд? И тут уже никаких, будто он сам, это он не сам…
Нет, нельзя.
— Господин… — выдохнул Яцек. — Господин Рыцев…
Виктор сообразил, что они стоят из-за него. Все еще стоят.
— Фа-фа, — сказал он.
И они пошли.
Медленно, потому что мертвец висел на плечах, а правое колено Виктора с каждым шагом просилось уйти в сторону.
Затем они уложили мертвеца в тачку, и он больше не порывался сбежать. Открыв рот с желтыми зубами, он смотрел вверх.
Виделось ли ему что-то завораживающее? Наверное.
— Кажется, все, — сказала Вера, встав рядом.
Ее легкое платье было в пыли и крапинах асфальта, на ногах темнела грязь, к щеке она прижимала оторваный с подола лоскут.
— Ффа вы? — спросил Виктор.
— Ничего, — просто ответила она. — Не в первый раз.
— Афыфафиссьо.
— Что?
— Афы…
Вера фыркнула.
Глаз над лоскутом весело блеснул.
— Фто? — удивился Виктор.
— Просто…
Вера не удержалась и захохотала.
А через секунду они уже хохотали вместе, два наказанных, но живых человека, в синяках и ссадинах. Морщились от боли, поддерживали друг друга и хохотали.
Яцека, покатившего тачку, им удалось догнать только в самом конце улицы.
Улица обрывалась на взлете, дальше были только трава и камни, поднимающиеся высоко вверх по склону до самой траурно-черной кромки. Натоптанная тропа по дуге уводила вправо. Там, над бурым колыханием, рыжели столбики ограды.
Кладбище.
— Фуда? — спросил Виктор.
— Да, — устало кивнул Яцек. — Только давайте вместе.
— Фис ффобьем, — сказал Виктор, берясь за ручку.