Нея
Шрифт:
— Нравится?
— Очень, — честно сказал он.
Мясо, паря, лежало на блюде мраморными, с прожилками, кусками, слегка пористое, с корочкой по внешнему краю. С одной стороны его окаймляли дольки запеченного пумпыха, а с другой — полоски вязкого серого сыра.
— Можно?
Виктор вопросительно ткнул вилкой в кусок.
— Конечно! — рассмеялась Вера. — Это можно есть.
— А вы?
— Давайте на "ты".
— Да, конечно.
— Вот с краю, маленький.
— Обязательно.
Виктор подцепил мясо вилкой, помог ножом, опустил в подставленную тарелку.
— Спасибо.
Глаза Веры показались ему золотистыми. То ли свет так ложился, то ли он изначально ошибся в их оттенке.
— А я тогда возьму целых два, — сказал он, перекатывая себе сочащиеся жиром куски. — Вы… ты еще не знаешь, насколько я голоден.
Вера снова рассмеялась.
— Выпьем?
— Если женщина просит…
Виктор принял уже наполненный стаканчик.
Жидкость пахла травяной горечью. Наверное, на пустой желудок ее не следовало бы…
— За тебя.
Стаканчик торопливо стукнулся о стаканчик.
— Аналогично.
Виктор выдохнул, опрокинул горечь в себя, сразу проглотил и, качнувшись от пьяной волны, мгновенно ударившей в голову, склонился к тарелке.
Нож. Вилка.
Мясо брызгалось как настоящее. Он отрезал дольку, сунул в рот, не чувствуя вкуса, лишь бы побыстрей, лишь бы не окосеть и не отрубиться.
— Виктор! Давайте же!
Он посмотрел на вновь протянутый стаканчик.
— Так скоро?
— Виктор, это за знакомство.
Под его взглядом губы у Веры дрогнули, гася улыбку. Лицо сделалось бледным, далеким, напряженно-пустым.
— Вера…
Виктор поймал Верину руку и с трудом принудил ее поставить стаканчик на стол.
— Не надо… — прошептала она.
— Вы чего хотите-то? — спросил Виктор тихо. — Напиться? Не стоит оно того. Честное слово, не стоит.
— А как жить?
В уголке Вериного глаза набрякла слеза. Дрогнула, покатилась, чертя дорожку по щеке.
Вздохнув по мясу, Виктор осторожно, на коленях, обогнул стол. Повернул, прижал женщину к себе. Это было странно — прижимать женщину как предмет.
Никакого желания. Рад ли я?
— Вера, ну что вы! Такое мясо — и слезы!
Он говорил и гладил ее по волосам.
Потом ощутил чужую руку, скользнувшую по спине. Подумал: ее правая грудь притиснута к моей левой. И что? Ничего.
А левую можно взять в ладонь.
— И жить надо, как живется, —
— Мне страшно, Виктор! — Вера порывисто ткнулась лбом ему в шею. — Я хочу…
— Что?
Он не расслышал последнего слова.
— На Землю, — сказала Вера. — Я очень-очень хочу на Землю. Я же не видела ее никогда.
— Вы… ты уже здесь родилась?
— Да.
Виктор прислушался к себе. Внутри молчали. Внутри, видимо, были не против. Может, внутри это считали прелюдией.
Странно.
— А мне было восемь, когда мы грузились на корабль-ковчег, — сказал он. — Я очень мало помню земного. Помню, трава была зеленая.
— Трава бурая и красная, — глухо произнесла Вера.
— Знаю. Я и сам уже не могу ее представить другой. Закрываю глаза, как кисточкой крашу в зеленый цвет, а она облезает.
— А еще что?
В проеме раскрытого окна темнели крыши, выцветшие в пепельно-серое облачные нити над ними тянулись едва видными пучками.
— Еще, смутно, помню дом, — сказал Виктор. — Это была такая башня в шестьдесят этажей. Мы жили вроде бы на сорок первом. Или на тридцать первом. Я помню, как лифт нес нас наверх, и сквозь прозрачную стенку было видно, как люди внизу превращаются в точки, а ролеры в палочки. Ролеры — это такие…
— Не надо, это из кино, — сказала Вера.
Она чуть двинула ногой. Платье смялось, открыв царапины и пятна синяков выше колена.
— Мы же умрем здесь, да?
Виктор вздохнул.
— Все умирают. Везде. Даже на Земле.
— Почему то, что в нас, не хочет сделать нас бессмертными?
— Не знаю. Может, оно пытается.
— Мне кажется, мы ему не нужны. Оно играет, оно скрещивает…
Укол боли заставил Виктора промолчать. Я рад, безумно рад, подумал он, я ежесекундно ощущаю свою нужность.
И легонько отлепил Веру от себя.
— Ты лучше скажи мне, есть кто-нибудь в городе, участвовавший в следствиях по Неграшу? Кто-нибудь, кто в курсе?
Несколько секунд Вера смотрела Виктору в переносицу.
— Пустынников, наверное. Он живет на Центральной, рядом с вокзалом. У него кондитерский, с заквасками.
— Видел, — кивнул Виктор.
— Вот он…
Вера, не договорив, потянулась к нему. Ее губы коснулись его губ. Поймали. Дохнули травяной горечью. Поползли по лицу, от щеки к щеке.