Нейлоновая шубка

Шатров Самуил Михайлович

Сане претила эта мысль. Ему все больше нравилась эта опрятная, красивая женщина. То ли из-за все возрастающей неприязни к Таисии, то ли оттого, что у Саньки еще сохранились крупицы честности, он не хотел подвергать адвокатшу столь сильному испытанию. И когда Инга Федоровна пришла за советом, он поспешил убедить ее, что не следует торопиться со вторым крещением. Бог не любит спешки. Господу не нужна такая оперативность. Когда наступит час, Санька скажет.

— И еще об одном я хотела спросить у вас, святой брат. — доверчиво сказала Инга Федоровна. — Пророчица заклинает меня отказаться от мирских благ. Она советует передать общине одну вещь.

— Какую вещь? — мрачно спросил Саня.

— Нейлоновую шубку.

— Господь бог не носит нейлона, — строго заметил Саня. — Не нужен ему и перлон. Носите сами!

Бескорыстие святого брата потрясло Ингу Федоровну. «Какой он благородный, в нем есть что-то возвышенное!» — подумала она.

— Спасибо, брат Серафим, — прошептала Инга Федоровна и в порыве благодарности потянулась к Саниной руке.

Саня отдернул руку и, неожиданно для себя, наклонившись к страждущей гостье, поцеловал ее в губы. Шоферу показалось, что адвокатша ответила на поцелуй. Ему захотелось повторить дерзкий опыт. Он обнял гостью. В дверях показалась Таисия. Сане пришлось дотянуться губами лишь до лба Инги Федороны и запечатлеть постный пастырский поцелуй.

— Благословляю тебя, сестра, — на всякий случай молвил он.

Инга Федоровна поспешила попрощаться.

— Дьявола тешишь! — сказала пророчица, сверкнув глазами.

— Себя! — отпарировал Санька.

Пророчица ничего не ответила. Санька хлопнул дверью и выбежал на улицу. Остаток дня он провел в «Балчуге». Пресвитер страшно напился и был препровожден в вытрезвитель, где его встретили как старого знакомого.

— Опять наш безбожник пожаловал! — сказал дежурный санитар, помогая Саньке освободиться от одежд.

— Сволочи вы! — сказал Санька. — Развалили антирелигиозную работу. Бить вас за это мало!

Между тем Инга Федоровна зачастила в молельню. Впоследствии значительная часть паствы высказала мнение, что прекрасная адвокатша была эмиссаром дьявола. Ведь завпреисподней никогда не упускает случая подобрать ключи к малоустойчивой христианской душе. В борьбе за такую душу он проявляет удивительное коварство, недюжинные организаторские способности и лютое нечеловеческое упорство.

Посредством адвокатши колеблющийся пресвитер и был уловлен в поганые сети… И впрямь, Саня мечтал о прекрасной адвокатше. Хорошо бы заиметь такую жену. Хорошо бы зажить по-человечески. Хорошо бы плюнуть на паству. Он возненавидел Таисию. От ревности пророчица осатанела. Чуть ли не ежедневно она закатывала скандалы, которые дышали поистине библейской яростью.

Развязка наступила в день крещения очередного новичка. Четвертый час шло моление. Новобранец-сектант никак не мог дойти до ангельских слов. Паства сильно притомилась. Таисия ползала на коленях по молельне, выкрикивала разные мелкие пророчества. Вдруг она остановилась перед Ингой Федоровной.

— Вижу! — возопила она.

Инга Федоровна испуганно отшатнулась.

— Дьяволицу вижу! — уже шепотом произнесла пророчица, указывая перстом на адвокатшу.

— Опомнитесь, дорогая! — залепетала не на шутку испуганная Инга Федоровна.

Вторжение дьявола в пределы молельни насторожило паству. Братья и сестры прекратили возносить молитвы. Наступила нехорошая тишина.

— Уймись, сестра Таисия! — строго сказал Саня, стараясь предупредить надвигающийся скандал.

— Ирод! Сатаны заступник! — закричала Таисия.

«Начинается представление, — со страхом подумал Санька. — Сейчас она развернется на всю катушку!»

Пророчица оправдала самые худшие предположения шофера-пресвитера. Она заметалась по молельне, умоляя сестер изгнать дьяволицу. Она закатила добротный истерический припадок с плачем, судорогами, выкриками и до того накалила сестер, что те чуть не бросились на адвокатшу. В разгар своих пророческих обличений Таисия вцепилась в волосы сопернице. Сектанты угрожающе загудели. Новобранец начал выкрикивать ангельские слова. Но на него уже никто не обращал внимания. Саня с трудом вырвал из цепких рук пророчицы Ингу Федоровну. Прекрасная адвокатша рыдала. Таисия в два прыжка очутилась на кафедре. Простирая руки к небу, она прокляла пресвитера. Саня вместе с Ингой Федоровной, не дожидаясь возможных разоблачений, поспешил покинуть молитвенный дом.

Неделю спустя на Рязанском шоссе катил грузовик с огромным серебристым прицепом. Вдоль бортов шла четкая надпись: «Междугородние централизованные перевозки». За рулем сидел свежевыбритый, помолодевший Саня. Теплый воздух, настоянный на сосне, врывался в кабину. Из придорожного леса доносилось задорное пение птах. В кабине плясали солнечные лучи. Саня насвистывал песенку, вовсе не похожую на псалом. А в это время Инга Федоровна приняла решение окончательно порвать с интересным пресвитером, решившим почему-то стать обыкновенным шофером.

После многих бессонных ночей, небрежно одетая, поникшая адвокатша явилась в комиссионный магазин. Крупные алмазные слезы безостановочно катились из ее глаз. Инга Федоровна покорно положила шубку на отполированный прилавок. Она была так расстроена, что даже не отреагировала на уценку, произведенную Веней-музыкантом.

— Бедняжка, — прошептала Матильда Семеновна.

Инга Федоровна ничего не ответила. Она, как сомнамбула, вышла из магазина.

Новелла о неистовом СПЕКУЛЯНТЕ

Глава четырнадцатая

«НОМЕРКИ СНИМАЮТ ДУРАКИ». ОПЕРАЦИЯ «МИМОЗА». РЕБЕНОК ГЕНРИЕТТА И МЕТАТЕЛЬ МОЛОТА. ПОМИДОРНЫЙ ПОЕЗД

Шалва Константинович Гогоберашвили был высоким и стройным, как пирамидальный тополь. Его талии могла бы позавидовать профессиональная балерина, а голубоватой седине — благородный опереточный отец. Помимо талии и седины, Гогоберашвили обладал еще и многими другими достоинствами. Несмотря на свои шестьдесят шесть лет, он мог лихо сплясать лезгинку, выпить одним духом литровый рог вина и не вставать из-за пиршественного стола восемь часов кряду — полный рабочий день. Если он прихватывал и ночь, что тоже случалось довольно часто, то утром опохмелялся доброй миской мацони, принесенной из погреба, и стаканом сухого вина, после чего становился свежим, как цветок, омытый на заре росой.

Многочисленный род Гогоберашвили гордился своими чаеводами, энергетиками, сталеварами, летчиками, был у них и знаменитый математик. Все Гогоберашвили трудились в поте лица, один лишь Шалва Константинович не снимал номерка с табельной доски.

— Пусть его снимают дураки, я проживу и так! — говорил он.

— За всю жизнь ты толком не проработал ни одного дня! — возмущались родичи.

— Э-э-э, к чему эти упреки? — удивлялся Шалва Константинович. — Разве я не работал с цитрусовыми, с шерстяным трикотажем? С лавровым листом и швейными машинами? Со скобяным товаром и мимозой?