Нейромант (сборник)
Шрифт:
– Я ездил на Гранвилл, искал новое гоми. Забрел в какую-то аллею и вижу – сидит. Я заметил экзоскелет, да и выглядела она не очень. Спросил, что с ней. Молчит, только глаза закрыла. Ну, думаю, ладно, я, в конце концов, не за этим приехал. Но спустя часа четыре возвращаюсь тем же маршрутом, а она все еще сидит. «Слушай, – говорю, – милая, может, у тебя барахлит эта чертовщина? Так я могу помочь». Молчит. Ну я и пошел.
Рубин подходит к рабочему столу и гладит тонкие металлические конечности богомола бледным пальцем. За столом на вспухших от влаги щитах из прессованного картона висят плоскогубцы, отвертки, пистолеты с клейкой лентой, ржавая духовушка «Дейзи», ножницы, щипцы, щупы-тестеры, паяльная лампа, карманный осциллоскоп, –
– Потом я все-таки вернулся, – продолжает он. – Спустя, наверно, час. Она к тому времени уже отключилась. Я ее притащил сюда и проверил экзоскелет. Оказалось, сдохли аккумуляторы. Видимо, она уползла туда на остатках энергии и осталась умирать с голоду.
– Когда это было?
– Примерно за неделю до того, как ты увел ее к себе.
– Но если бы она умерла? Если бы ты ее не нашел?
– Кто-нибудь другой нашел бы. Но она просто не могла ни о чем попросить сама, понимаешь? Только принять, если предложат. Не хотела быть в долгу.
Макс нашел для нее агентов, и на следующий день прилетела частным джетом троица младших партнеров из какого-то агентства – чистенькие, гладенькие, как на картинке. Лайза отказалась встречаться с ними в «Автопилоте» и настояла, чтобы мы привезли их к Рубину, где она все это время жила.
– Добро пожаловать в Кувервиль, – сказал Рубин, когда они просочились в дверь.
Его вытянутое лицо было вымазано машинным маслом, а ширинка рабочего комбинезона держалась на скрепке. Молодые люди машинально улыбнулись, но у девицы улыбка получилась более естественной.
– Мистер Старк, – заговорила она, – я на прошлой неделе была в Лондоне и видела в галерее Тейт вашу инсталляцию.
– «Батареечная фабрика Марчелло», – ответил Рубин. – Британцы говорят, что это, мол, скатология. – Он пожал плечами. – Одно слово, британцы. Хотя, может, они и правы.
– Правы. Но это еще и очень забавно.
Молодые люди в костюмах сияли, как два маяка. Демонстрационная запись уже попала в Лос-Анджелес, и они знали, зачем приехали.
– Значит, вы и есть Лайза, – сказала девушка, пробираясь к ней между развалами гоми. – Скоро вы станете очень знаменитой, Лайза. Нам о многом надо поговорить.
Лайза, поддерживаемая своим экзоскелетом, стояла неподвижно, и выражение лица у нее было такое же, как тогда, у меня дома, когда она спросила, хочу ли я с ней переспать. Но если эта девица из агентства и заметила что-то, она ничем себя не выдала. Профессионализм.
Я пытался убедить себя, что я тоже профессионал.
И заставил-таки успокоиться.
Повсюду вокруг рынка горят в железных бочках костры из мусора. Все еще идет снег, и подростки жмутся поближе к огню, как артритные вороны, переминаются с ноги на ногу, запахиваясь от резкого ветра в свои темные пальто. Выше, в артистических трущобах, висят чьи-то замерзшие на веревках простыни – огромные розовые листы на фоне тусклых зданий и мешанины из спутниковых антенн и панелей солнечных батарей. Крутится не переставая ветряной генератор, собранный кем-то из экологически озабоченных жильцов: вот, мол, фиг вам вместо платы за электричество.
Рубин шлепает рядом в заляпанных краской кедах, втянув голову за воротник огромной, явно не по росту, армейской куртки. Время от времени его узнают, кто-нибудь показывает пальцем и говорит: вон, мол, пошел этот тип, который делает все эти сумасшедшие штуковины – роботов и прочее дерьмо.
– Знаешь, почему тебе сейчас трудно? – спрашивает он, когда мы заходим под мост, двигаясь к Четвертой улице. – Ты из тех, кто всегда читает инструкции. Все, что люди придумывают, любая техника
– Она не первая.
Над нами грохочет транспорт.
– Да, но она наверняка первая из тех, кого ты знал лично. Лайза взяла и переписала себя в память машины. Тебе ведь до лампочки было, когда года три-четыре назад сделал то же самое этот, как его там, француз, писатель, верно?
– Пожалуй. Так, подумал я, рекламный трюк…
– А он, между прочим, все еще пишет. И самое интересное, будет писать и дальше – если кто-нибудь не подорвет его машину.
Я вздрагиваю, трясу головой:
– Но это ведь не он, верно? Всего лишь программа.
– Любопытная мысль… Трудно сказать с уверенностью. Однако, что касается Лайзы, мы узнаем. Она ведь не писатель.
«Короли», считай, были уже готовы, упакованы у нее в черепе, как ее тело в клетке экзоскелета.
Агенты сделали ей контракт с крупной фирмой и выписали из Токио рабочую группу. Лайза заявила им, что хочет монтажером только меня. Я отказался. Макс затащил меня к себе в кабинет и пригрозил уволить, если не соглашусь. Без меня им просто незачем было работать в студии «Автопилота». Ванкувер едва ли можно назвать центром индустрии, и агенты Лайзы хотели, чтобы она работала в Лос-Анджелесе. Для Макса этот контракт значил большие деньги, а для «Автопилота» – шанс пробиться в высшую лигу. Я же даже не мог объяснить ему, почему отказываюсь: слишком все было заумно и слишком лично. Если я соглашусь, мол, она одержит последнюю победу. Так мне, во всяком случае, тогда казалось. Но Макс был настроен серьезно. Он просто не оставил мне никакого выбора, и мы оба знали, что другую работу я сейчас быстро не найду. В общем, мы вернулись вместе и сказали агентам, что все утрясли: я готов работать.
В ответ – три белозубые улыбки.
Лайза достала заполненный магиком ингалятор и прямо при всех приняла чудовищную дозу. Мне показалось, что девушка из агентства чуть приподняла бровь, но не больше. Бумаги были подписаны, и Лайза могла делать все, что хочет, – до определенной степени, конечно.
А Лайза всегда знала, чего ей хочется.
«Королей» – по крайней мере, их основу – мы записали за три недели. Все это время я находил множество причин, чтобы не бывать у Рубина, иногда даже сам верил в то, что придумывал. Лайза по-прежнему оставалась у него, хотя агентов это не очень устраивало: они считали, что там просто небезопасно. Рубин позже сказал мне, что ему пришлось связаться со своим агентом, чтобы тот позвонил им и поскандалил, после чего они вроде бы отстали. Я даже не знал, что у Рубина есть агент. С ним почему-то легко забывалось, что на самом деле Рубин Старк – очень известный человек, известнее, чем все, кого я знал, и уж наверняка известнее, чем, по моим представлениям, могла стать Лайза. Я понимал, что мы работаем с классным материалом, но в нашем деле трудно предугадать, как хорошо пойдет та или иная запись.
Однако там, в «Автопилоте», я работал с ней время от времени напрямую. Лайза просто поражала.
Она словно родилась для этой формы искусства, хотя на самом деле, когда Лайза появилась на свет, технологии, давшей эмоциозаписи жизнь, и в помине не было. Невольно закрадывалась мысль: сколько же тысяч – или миллионов? – феноменальных художников так и умерли за прошедшие века, не выразив себя, – все, кто не могли стать поэтами, живописцами или саксофонистами, хотя у них был дар, электроимпульсы в мозгу, ждущие лишь микросхем, которые сделают их фантазии доступными другим…