Нейромант (сборник)
Шрифт:
Из зноя Марракеша – в кондиционированные залы «Хилтона». Пока я читал твое сообщение, переданное через Фокса, влажная рубашка холодным компрессом липла к пояснице. Вся игра строилась на тебе, и ты была в ударе: Хироси оставит жену. Ты без малейшего труда связывалась с нами даже сквозь прозрачную плотную пленку службы безопасности «Мааса». Кто, как не ты, показал Хироси распрекрасное местечко, где подают великолепный кофе и чудные булочки по-венски. Твой любимый официант был седоволос, добр, хромал на правую ногу и работал на нас. Шифрованные записки
Весь сегодняшний день я слежу за маленьким вертолетом, вычерчивающим концентрические круги над моей крохотной страной, землей моего изгнания – отелем «Новая роза». Наблюдаю в отверстие люка за тем, как его терпеливая тень пересекает заляпанный жирной грязью бетон. Близко, совсем близко.
Из Марракеша я вылетел в Берлин. Встретился в баре с валлийцем и начал подготовку к исчезновению Хироси.
Механика его была сложной, изощренной, как медные шестеренки и скользящие зеркала театральной магии Викторианской эпохи. Однако желаемый эффект должен быть предельно прост. Хироси зайдет за «мерседес», работающий на водородном аккумуляторе, и исчезнет. Десяток агентов «Мааса», постоянно за ним наблюдающих, окружат грузовичок, как встревоженные муравьи. Вся служба безопасности «Мааса» эпоксидной смолой стянется к месту отбытия генетика.
В Берлине умеют быстро улаживать дела. Мне даже удалось устроить последнюю ночь с тобой. Я скрыл это от Фокса: он бы ворчал, что это излишний риск. Теперь мне уже не вспомнить название городка, где ты ждала меня. Я помнил его не больше часа, пока гнал машину по автобану под сероватым рейнским небом, и забыл в твоих объятиях.
Ближе к утру начался дождь. В нашем номере было одно окно, высокое и узкое, у которого я стоял и смотрел, как дождь серебряным гребнем расчесывает реку. Шорох твоего дыхания. Река текла под низкими каменными арками. Улица была пуста. Европа казалась мертвым музеем.
Я уже заказал тебе билет на самолет на новое имя, в Марракеш через Орли. Ты будешь уже в пути, когда я потяну за последнюю ниточку, и Хироси исчезнет из виду.
Ты оставила свою сумочку на темной столешнице старого бюро. Пока ты спала, я перебирал твои вещи и откладывал в сторону все шедшее вразрез с прикрытием, которое я купил тебе в Берлине. Я забрал китайский пистолет 22-го калибра, твой мини-компьютер и банковский чип. Вынул из портмоне новый голландский паспорт, чип швейцарского банка на то же имя и засунул в твою сумочку.
Моя рука скользнула по чему-то плоскому. Вытащил. Подержал в руке дискету. Неказистая, никаких наклеек.
Она лежала у меня на ладони – эта смерть, – выжидая случая, чтобы ужалить, дремала, свернувшись кольцами кодов.
Так я и стоял, следил за твоим дыханием, смотрел, как поднимается и опадает твоя грудь. Видел полуоткрытые губы и – в припухлости нижней – легкий намек на синяк.
Дискету я кинул в твою сумочку. Когда я наконец лег, ты, проснувшись, перекатилась поближе ко мне. В твоем дыхании – электрическая ночь Новой Азии, будущее, которое
И знала, как увести меня туда.
Тогда ты взяла меня с собой в настоящее в последний раз.
Бреясь, я слышал, как ты высыпаешь в мою сумку косметику. Я теперь голландка, сказала ты, хочу соответствовать.
Доктора Хироси Йомиури хватились в Вене, в тихом переулке неподалеку от Зингерштрассе, в двух кварталах от любимого отеля его жены. Ясным октябрьским утром, на глазах десятка квалифицированных свидетелей, доктор Йомиури исчез.
Он ступил в Зазеркалье. Где-то за сценой – смазанная игра викторианского часового механизма.
В женевской гостинице я ответил на звонок валлийца. Дело сделано. Хироси провалился в кроличью нору и направляется в Марракеш.
Наливая себе виски, я думал о твоих ногах.
Через день мы с Фоксом встретились в Нарите, в суси-баре аэровокзала «Джапан эрлайнс». Он только что сошел с самолета «Эйр Марокко», измотанный и торжествующий. Естественно, ни о чем, кроме Хироси, он говорить не мог.
Понравилось, сказал он, имея в виду лабораторию. Любит, сказал он, имея в виду тебя.
Я улыбнулся. Ты ведь обещала через месяц встретиться со мной в Синдзюку.
Твой дешевый пистолетик в отеле «Новая роза». Хром уже пошел трещинами. Механизм топорный, грубая китайская штамповка в дешевом металле, с расплывчатыми иероглифами вдоль ствола. На обеих сторонах рукояти свернулся красный пластмассовый дракон. Скорее детская игрушка, чем оружие.
Фокс ел суси на аэровокзале «Джей-Эй-Эль», пребывая в эйфории от того, как ловко мы провернули операцию. У него болело плечо, но он сказал: плевать. Теперь есть деньги на лучших докторов. На все, что угодно.
Почему-то для меня деньги «Хосаки» не имели особого значения. Нет, я не сомневался в нашем новом богатстве, но после той последней ночи с тобой оно казалось само собой разумеющимся, как будто пришло к нам вместе с новым порядком вещей, как признак того, кем и чем мы стали.
Бедняга Фокс. Со своими синими оксфордскими рубашками, накрахмаленными до небывалого хруста, с парижскими костюмами из самой насыщенно-темной ткани. Он сидел в «Джей-Эй-Эль», макая суси в прямоугольный лоточек с зеленым хреном, и дни его уже были сочтены.
Стемнело. Ряды гробов «Новой розы» освещены прожекторами с верхушек стальных раскрашенных мачт. Ничто здесь, похоже, не используется по своему прямому назначению. Все – бывшее в употреблении, все – отжившее свой век, даже гробы. Сорок лет назад эти капсулы стояли, наверное, в Токио или Йокогаме, современное удобство для путешествующих бизнесменов. Быть может, в таком спал твой отец. Когда-то и стальные леса были новыми, и возвышались они, наверное, вокруг остова какой-нибудь зеркальной башни на Гиндзе, а на них суетились бригады строителей.